غازي برج الطريحي

غازي برج الطريحي. الفصل 20

جيабдулла, поднятый на трон Джалмати, Курнаем, улугбеком Мартюбы Даиром и сыном Ас-тархана, видел в Чишме убийцу отца и вскоре обрушился силами 4 тысяч болгарских и суварских казанчиев на Шир. Но гоняться за легкими куманами по степи тяжеловооруженным уланам было тяжело, и они года через два умолили кана избавить их от внешних войн за выкуп. На эти средства Габдулла восстановил курсыбай и поручил его сыну Курная беку Гузе. Курсыбаевцы разорили станы куманов на Шире и доставили кану голову Чишмы. Чельбир велел бросить ее в яму рядом с могилой отца. Гуза не отстал от кана по суровости и также насыпал холм из голов куманов на месте разоренной ими Мухши…

В 1181 году, однако, взгляд неистового кана на время оторвался от Саклана. В этот год обнаглевшие галиджийцы, притворившись балынскими рыбаками, проследовали мимо беспомощного Учеля и спящего Болгара в Нукрат-Идель и разграбили замок кана Ибрагима «Аламир-Султан». От замка уцелела лишь башня Алабуга. Сын Акбалыка — Масгут, поставленный тарханом Тамты, погнался за разбойниками и уничтожил их всех у города отца Каргатун на Чулмане. Но душа кана была обожжена и горела ненавистью к балынцам, пропустившим разбойников в пределы Державы.

Зимой следующего года Гуза выжег окрестности Кана и Кул-Асмы, еще через год — Раджиль. Перепуганный Сыб-Булат уговорил всех урусских беков помочь ему и летом вторгся в Державу.
135

Двоюродные братья Урмана Бат-Аслап и Халик, а также бек Кана Рыштаулы нанесли отвлекающий удар по Дэбэру и заставили Габдуллу бросить на помощь городу Гузу и сына Ас-тархана Торекула. Сюда же поспешил Хонджак, отдавший свою пятилетнюю дочь Саулию за десятилетнего брата кана Мир-Гази. Сблизиться с Державой Хонджака заставили урусы, стеснившие его в степях после разгрома Башкорта… Дочь Башкорта- мать Габдуллы Кунгур, выкупила отца у баштуйского бека, по хан остался доживать в Саклане…

Пока Гуза в одиночку бился у Дэбэра, хитрый Сыб-Булат с 45 тысячами пеших воинов прокрался по Кара-Идели и Агидели к устью Дяу-Шира и высадился западнее Тухчи. С ним были бек Караджара Булымер, бек Бурисалы Кинзяслап, бек Шамлына Мыш-даулы, Урман и еще четыре ульчийских бека. Сыб-Булат вез с собой и бека Азана, моего отца, желая посадить его на капский трон. Но, памятуя бегство Отяка от Хан-Тюряя под Болгаром, Сыб-Булат велел отцу остаться на месте высадки под охраной 5 тысяч воинов. С остальными он после неудачной попытки взять Тухчи двинулся к Буляру…

Кана не было в столице, ибо он был изгнан из нее мятежом Мамли-Омара или Мамиля. Мамиль был старшим сыном Хызыр-Худжи и после смерти’ Кул-Дауда был поставлен сеидом столицы. Однако Чельбир не ужился с ним и в 1179 году поставил сеидом сына Кул-Дауда Мирхуджу. Мирхуджа, неистово преданный делу распространения ислама, всю жизнь проповедовал по отдаленным уголкам Державы,люка, наконец, не осел в устье Тамты или Джалмат-Зая.

А джалматцы или тиньтяусцы были одной из могучих ветвей народа сабанов. Часть джалматцев отделилась от остальных сородичей и вместе с племенами харька и канглы образовала баджанакский народ, так что тиньтяуские булгары смотрели на баджанакских булгар Мардана как на своих и постоянно поддерживали с ними родство.

Тиньтяуских джалматцев называли еще биш-калпаками, что значило «пять мужей», ибо у них шапка была признаком мужчины. Якуб писал, что однажды хазарские тюркмены перебили их племя, и из него осталось только пять мужей. Они пришли на Джалмат-Зай и возобновили здесь свой народ. А по именам мужей назывались и их главные роды: Ардим, Дим, Гузи, Мин или Мун и Табын. А из других сабанских племен Якуб упоминает джулутцев с двумя главными родами барынджарцев и арбугинцев…

А хотя тиньтяусцев обратил в ислам еще Микаиль, среди них были еще сильны языческие заблуждения. Так, на сабантуе у здешних булгар женщины выходили бороться с мужчинами. Мирхуджа пытался запрещать это, и однажды толпа тиньтяусцев едва не растерзала его за то, что он помешал схватке одного парня с дочерью бия табынцев Юмарт-Табына. Бий едва спас муллу, и, волею Аллаха, эта же девушка стала его женой и в 1172 году родила ему сына Мохаммед-Гали. Во время переселения семьи в Буляр она простудилась и вскоре умерла… Нового сеида булярцы прозвали Наккар — за его звучные и красивые призывы к молитве… Мамиль ушел в Тат я к и возглавил «Эль-Хум».

Положение народа стало к тому времени совсем печальным. Су-баши, мелкие хозяева, ак-чирмыши и кара-чирмыши были изнурены дополнительными налогами и повинностями, введенными каном в связи с прекращением поступления джирской дани и строительством укреплений на Барадж-Чишме, Дэбэре и в других местах, а также ввиду необходимости возмещать затраты на беспрерывные войны. Неблагополучие усилил неурожай, вызвавший сильнейший голод. В самом братстве верх взяла наиболее воинственная группа под названием «Амин», знаменным символом которой стал алп Симбир-Карга. Она выступала против чрезмерных налогов и повинностей и за неизменность их размеров, за уничтожение вотчин, за перевод уланов в разряд ак-чирмышей и курсыбаевцев, а курмышей и кара-чирмышей — в разряд ак-чирмышей и субашей при условии принятия ими ислама.

Рассадником идей аминовцев, которых стали называть «грачами», стал дом наук «Мохаммед-Бакирия». Здесь под их влияние попали два шакирда — Мохаммед-Гали и эмир Мир-Гази. А они были сверстниками и сдружились там. Ах, как я в cbqc время мечтал учиться в университете, но отец запретил это со словами: «Если ты побываешь в стенах этого заведения, то никогда не сможешь стать хорошим правителем».

Аминовцы хотели осуществить свои планы путем свержения кана и поднятия на трон их единомышленника. Таковым, на их взгляд, был Чалмати. Заговорщикам благоприятствовало и то, что курсыбаевцы выражали недовольство низким жалованьем и тем, что и его они иногда недополучали.

Встревоженный кан зимой объявил сбор байтюбинского ак-чирмышского ополчения. Но когда воины собрались у столицы, Мамиль призвал их к мятежу. Один из ополченцев тут же поднял переданный ему муллой золотой флаг с изображением грача. Это послужило сигналом к началу мятежа…
136
137

Бунтовщики толпами бросились к зиндану «Шайтан Бугаз» и освободили с 300 еще живых колынцев. После этого нищие стали грабить и поджигать дома билемчеев и знатных людей. Кан, узнав об этом, бежал из Буляра в Болгар. Рассказывают, что когда Чельбир проезжал мимо вышедшего на улицу сеида, то спросил у него: «Разве ты не покинешь город вместе со мной?» Наккар на это ответил: «Цари могут бежать и возвращаться, но улемы всегда должны быть с народом»…

Мятежники овладели столицей и тут же в здании Сувар Йорты подняли на царствование Чалмати и образовали 10-тысячное ополчение. Везиром стал Мамиль, а Мирхуджа остался сеидом, ибо был любим народом за честность и справедливость…

Кан вызвал Тургеня, но осада столицы тубджакцами в присутствии Чельбира ничего не дала. Мер-Чура во время одного из приступов пронзил тархана железной стрелой, и оймеки оробели. Кан, оставив сына погибшего хана — Мергена — у города, вернулся в Болгар и вызвал Гузу, сына Ас-тархана, Хонджака и Самар-би. Самар-би явиться отказалась. Гуза прибыл, но прямо заявил Чельбиру, что не будет штурмовать столицу ввиду ненадежности обнищавших курсыбаевцев. Когда Габдулла закричал на него, Гуза гордо заметил, что он — такой же потомок Бат-Бояна, как и кан, и что если Чельбир не удвоит жалованье курсыбаевцев, он уйдет в Кермек. Кан одумался, опустил меч и велел объявить о повышении жалованья курсыбаевцам. «Теперь ты пойдешь на Буляр?» — спросил сардара Чельбир. — «Только в том случае, если ты не подвергнешь казни ни одного мятежника», — ответил Гуза. Кан пришел в полное неистовство, но при всей отцовской вспыльчивости, идущей от горячего сердца, он был весьма холоден умом, поэтому и на этот раз благоразумно удержался от расправы с бахадиром и с плохо скрываемым раздражением обещал ему быть милостивым.

Но в тот момент, когда курсыбай готов был ринуться к столице, пришла весть о вторжении Сыб-Булата, и Гузу развернули на Дэбэр. Кан не предполагал в ульчийцах, которых он презирал, способности к воинской хитрости, и поэтому, когда Сыб-Булат высадился в устье Дяу-Шира, только застонал от бессильной ярости. Возле Буляра шатался лишь Мерген, назначенный новым тарханом Тубджака, но на него надежды было мало. Хорошо еще, что сын кашанского улугбека Алабуги Ахтям, бывший воеводой Тухчи, оказался достойным потомком своего предка Кермека — отбил приступ Сыб-Булата и этим задержал урусов…

Когда Балынец придвинулся к Буляру, то у оврага Ас-Елга повстречал Мергена и вступил с ним в переговоры от имени Азана. Тархан, не зная кто же будет у власти, пошел на уступку урусам окрестностей столицы, хотя и остался поблизости.

Две недели Балынец осаждал город, но ополченцы держались стойке. Однажды на рассвете Мамиль поднялся на высокий минарет Сулеймана мечети Барадж призвать правоверных к утренней молитве. Внезапно для себя он увидел, что урусы, измученные долгой и непрерывной осадой, спали крепким сном. Тогда булярцы вместо привычного призыва услышали от муллы призыв к нападению на вражеский лагерь. Чалмати, не мешкая, открыл Красные и Бычьи ворота к атаковал станы врагов. Ему удалось вырубить лагерь шамлынцев и канцев, но Кинзяслап сумел поднять своих и ударить Чалмати в бок тяжелым копьем. Эмир упал и вскоре скончался, а булярцы поспешно отступили за стены. Бросившийся за ними Кинзяслап был также сражен стрелой Мер-Чуры, и урусы были отбиты.

Мерген, воспользовавшись сумятицей, атаковал уцелевшие лагеря ульчийцев и стал отходить к Болгару. Навстречу ему уже двигался Гуза, разбивший кисанцев и поручивший их добивание подоспевшим арбугинцам и саксинцам.

Оба кисанских бека были убиты, а Рыштаулы утонул во время бегства в Дэбэре. Из 15 тысяч урусских всадников избежали гибели только 5 тысяч.

Сыб-Булат, однако, замешкался у столицы, затеяв переговоры с Мамилем. На встречу с Балынцем ездил Мирхуджа с десятилетним сыном Мохаммед-Гали. Мятеж Мамиля опьянил юного Гали и сделал его на время приверженцем насильственных действий при установлении любезного его сердцу царства Добра и Справедливости. Позднее Гали рассказывал отцу, что выезжал в лагерь Урусов без всякой охраны. Там он увидел умирающего Кинзяслапа. Бек, увидев мальчика, улыбнулся и велел подарить ему свой меч.

Переговоры закончились обоюдным согласием: мятежники соглашались поднять на трон Азана, а Сыб-Булат — отвести войска от столицы. Начался и обмен пленными, который был прерван громовой вестью о приближении Гузы. Почуяв неладное, Урман с другими кисанскими и капскими беками и боярами бежал к устью Дяу-Шира на захваченных у оймеков лошадях. Гуза, получивший приказ капа взять прежде всего столицу, не желал препятствовать этому бегству и лишь для видимости послал на перехват Хонджака. Кыпчаки, как и рассчитывал Гуза, были смяты Урманом, но Сыб-Булат с остальными урусами, едва переправившись через Черемшан, к великой досаде сардара не последовал за кисанцем. Растерявшись, он велел окружить себя дощатыми щитами и возами, на месте между речкой Куй-Елга и оврагом Ас-Елга. Но долго пребывать в этом укреплении большому количеству воинов было невозможно, поэтому Сыб-Булат своим приказал пробить себе дорогу.
138
139

Урусы, отчаянные в попытках спасти себе жизнь при наличии хоть малейшей надежды на это, огромной пешей толпой двинулись вперед. Тут подъехала тысяча казанчиев, возглавляемая улугбеком Болгара Лачыном Хисами. Приняв нежелание сардара закрывать путь ульчийцам за робость, они стали громко потешаться над ним. Сардар, не стерпев этого, развернул войско для битвы так, что оно перекрыло путь к Агидели. Впереди оказались кыпчаки Мергена и ‘Хонджака, за ними — бахадиры Гузы, а за ними — казанчии. Началась невиданная по ожесточенности битва, продолжавшаяся три дня. В первый день сражались преимущественно куманы, а курсыбаевцы лишь изредка поправляли их положение. Во второй день подуставшие кыпчаки сражались вяло, и курсыбаевцам пришлось использовать всю свою мощь для отражения прорывов врага. В третий день, наряду с пехотинцами, в дело вступила немногочисленная конница урусов, возглавляемая Булымером и Сыб-Булатом. Булымер прорубил себе дорогу сквозь кольцо бахадиров и уже прорывался через ряды казанчиев, потерявших 500 человек, но увидел, что Сыб-Булат завяз в схватке с курсыбаевцами и бросился к нему на помощь. Наши тут же сомкнули ряды и вновь загнали урусов в их лагерь. В этом бою самоотверженный Булымер был сброшен с лошади и лишился руки, которой, потеряв щит, прикрылся от удара и которую бахадиры тут же воткнули на конец захваченного урусского знамени. Каубуйский бек Елаур, бывший кошчы (сокольничим) отца Булымера, сумел посадить его на свою лошадь и спасти от гибели, но сам он попал в плен. После этого ульчийцы, потерявшие 20 тысяч человек, больше не делали попыток прорваться и сели в осаду.

Между тем схватка произошла в устье Дяу-Шира, куда устремились по суше тиньтяусцы сына Акбалыка Масгута, а по воде — корабли канского флота под водительством Ширдана. И здесь урусы отгородили себя и свои корабли с суши щитами и возами. Тиньтяусцам, однако, удалось в одном месте прорвать укрепление, но тут подоспели кисанцы Урмана и отогнали их. Менее многочисленные ширданские салчии смогли потопить несколько урусских кораблей и отступили лишь после того, как достигли главной цели атаки — отбили бека Азана. Так передавал Ширдан, однако отец говорил мне, что наши были отбиты, и он сам бросился за ними и достиг их, находясь уже по пояс в воде. Урман потребовал от воеводы Сыб-Булата Алаши немедленного отплытия, но Алаша отказал, заявив, что ему лучше погибнуть здесь, чем вернуться домой без своего бека…

С наступлением ночи урусы в своем лагере стали молиться перед неминуемой смертью. Однако бек Елаур, попавший в плен к Джурги, сумел склонить Лачына к помощи попавшимся в западню бекам. «Ты хочешь, я знаю, стать беком Дима-Тархана, — сказал он ему. — Тогда возьми и спаси сильнейших урусских беков — и они помогут тебе достичь этого».

Елаур был отпущен и пробрался к бекам с булгарскими доспехами и сотней лошадей. Беки и их ближние бояры, не мешкая, переоделись и тайком от остальных своих воинов бежали к лагерю Алаши. У самого берега они наткнулись на тиньтяуский разъезд и едва ушли. При этом Елаур вновь отдал Булымеру, потерявшему скакуна, своего коня, а сам вторично попал в плен…

Сыб-Булат, добравшись до кораблей, немедля отплыл с 5 тысячами уцелевших урусов. У города Кумана он подобрал несколько своих, отбившихся от кисанской конницы после ее разгрома. При этом учельцы на лодках атаковали урусов и захватили несколько кораблей.

Бекам помогло то, что перед их побегом Гуза, по приказу кана, уступил свои позиции Хонджаку и поспешил к Буляру. Куманы и оймеки же, утомленные боями, заснули и упустили беков. Потом Хонджак перед капом сваливал вину на стоявшего рядом Мергена, а тот — на хана.

Гуза же, подъехав под утро к столице, предложил мятежникам сдаться с условием сохранения жизни/ Измученные долгой осадой бунтовщики открыли ему ворота. Когда открылось бегство беков, Гуза с Хонджаком бросились вдогонку, но расстреляли у Чуыла лишь урусов отставшего от Сыб-Булата корабля. Хонджак хотел прикончить и Елаура, но Гуза не дал и представил его кану. Чель-бир, на рассвете въехавший в Буляр, был в прекрасном настроении и простил бека каубуйцев.

Самар-би пригласила Елаура к себе и, выйдя за него замуж, передала ему, с разрешения марданских биев — аксакалов, пост улугбека Беллака…

С каном приехали осадные мастера» которые с наступлением «дня обстреляли лагерь балынцев шереджирами — сосудами с горючей смесью. Когда несколько десятков урусов, облитые смесью* стали гореть заживо, тысячи других осажденных в ужасе выбежали вон. Оймеки начали было их со смехом расстреливать, но Лачын упросил Чельбира прекратить убийство. Живыми было взято 7 тысяч урусов. На Русь воротилось лишь 10 тысяч ульчийцев из 60 тысяч…

По требованию Гузы, поклявшегося при Коране, что спасет сдавшимся мятежникам жизнь, кап вынужден был отвести от их голов свой меч. Мамиля сослали в цепях с ближайшими сообщниками в Каргатун, Наккара — в цепях же — в Болгар, где он стал муэдзином мечети Хасана. Вскоре, поднимаясь в тяжких кандалах на минарет, он упал и умер.
140
141

Мер-Чура со своими биями принял ислам, стал называться

Юсуф-Алеем и был возвращен на место. Милость кана заставила его еще более ревностно бороться с разбоями в провинции. Он истребил два галиджийских отряда и совершил набег на реку Туп, где сжег несколько крепостей. Чельбир пожаловал ему печать с таким изображением лука и стрелы Y, в память о его метком выстреле в Кинзяслапа. А на печатях Других провинций были такие изображения:

на печати нового Болгара — Барса —  أختام بولغار الجديدة - القضبان
на печати старого Буляра — Бараджа —  أختام بوليار القديمة - برجا
на печати нового Буляра —  طبعات بوليار الجديدة
на печати Мардан-Беллака — طبعات ماردان بيلاك
на печати Сувара —  الأختام Suvar
на печати Саксина —   بصمات ساكسين
на печати Тамты — Беркута  أختام طمتا - بركوت
на печати Тубджака —   أختام توبجاك
на печати Ура — Совы —  هتاف للطباعة - البوم
на печати Байгула — Больший Рыбы —  طباعة بايجولا - برج الحوت الكبير
на печати Мартюбы —  أختام مارتوبا
на печати Кашана —  أختام كاشان

А на печати рода Дуло было изображение Топора и Лука, то есть Балтавар Ψ

На печати Эль-Хума —  أختام الخمس.

Кроме этого у биев, беков и эмиров были и свои тамги…

Чельбир не забыл также и услуг Болгара — по его указу городу было возвращено его название, которое, впрочем, не упоминалось только в капских грамотах. Буляр вновь стал называться своим именем, однако многие булярцы успели привыкнуть ко второму названию столицы и продолжали называть себя болгарцами, а столицу — Болгаром. Тамте кан дал в 1193 году новое название Башкорт — в честь своего любимого деда, что было невиданной милостью — за геройство тамтайцев в войнах с Сыб-Булатом и галиджийцами. Тамтайские булгары, хранившие разделение на множество родов, восприняли новое название, ибо «тамта» было именем лишь части тамошних булгарских родов, и другие были недовольны им.

Вскоре избегнувший погибели Сыб-Булат поспешил повиниться перед капом, открыл пути, возобновил выплату джирской дани и обязался не строить укреплений на булгарской границе. Габдулла был очень доволен покорностью бека и отпустил его посла с тысячью пленных урусов, доставшихся при дележе Чельбиру. Он также пообещал Балынцу, что в годы оказания им военных услуг Державе джирская дань взиматься не будет. Балынским рыбакам было разрешено вести лов рыбы в Идели при условии передачи ими пятой части засоленной рыбы в казну.

Кан ожидал таких же извинений и от бека Башту, сын которого — Булымер участвовал в набеге Сыб-Булата. Однако этих извинений не последовало, и Габдулла в гневе велел тархану Торе-кулу наказать наглеца. Тархан вместе с капским мастером Насыром Ширвани и его шереджирами двинулся зимой в ставку союзного Хонджака и вместе с ханом атаковал рубежи Башту. Однако в решающей битве Хонджак внезапно побежал, и тархан, не желавший добывать победу в пользу куманов без них самих, последовал за ним. Пасы p хотел остаться, чтобы сжечь сосуды, но тархан, опасавшийся вернуться без него, силой умчал мастера прочь. Оставшийся на месте ученик Насыра Буляк успел сжечь сосуды, но попал в плен. Отец смог через Сыб-Булата выкупить его, и с той поры он всегда следовал за ним. От него я научился строить и применять осадные орудия. Буляк также провел канал с руслом из бревен в Джиланском болоте для соединения вод Кабана с Арсу, и тот стали называть его именем. Правда, со временем «Буляк» превратили в «Булак» и стали думать, что искаженное название было изначальным.

На следующий год кан велел наказать Урмана, также не пожелавшего извиниться. На этот раз в поход вышел сын Акбалыка Татра, прозванный так своими енейцами в честь бахадира Тат-Ырана. Но когда Татра прибыл на Шир для соединения с Хонджа’ком, та получил от того паническое известие о вторжении в Саклан кара-джарского бека Угыра. Татра немедля отправился на помощь хану и в решающей битве привлек на свою сторону каубуйцев, составляющих лучшую часть урусского войска. После этого куманы без труда изморили и повязали оставшихся без каубуйской конницы караджарских пехотинцев. Разумеется, что Татра потребовал выдачи ему в качестве добычи пленного Угыра. Хонджак пообещал, но предложил вначале совершить набег на Башту. Татра, с которым был Насыр — но на этот раз без своих шереджиров, согласился, чтобы унизить неудачливого сына Ас-тархана и уклонившихся от похода марданцев… Пока куманы грабили аулы ульчийцев, наши деловито выбили стену большой крепости Уфа и взяли ее со всеми жителями…
142
143

Единственное, что не смог сделать Татра — это привезти Угыра, которому сам хан помог тайком бежать. Как говорили, он сделал это потому, что бек был его зятем и обещал большой выкуп…

Кан был в гневе, что Татра самовольно изменил направление удара, но узнав о победе, смягчился и дал его воинам послабление в повинностях. Несколько захваченных им в Уфе купцов попросили разрешения остаться в Державе, и им было позволено поселиться в Булгаре. Довольный Мае гут основал новую ставку на Агидели и назвал ее «Уфа» — в память о победе брата.

На следующий год Габдулла лично вторгся в Кисан вместе с Сыб-Булатом, охотно согласившимся помочь кану. Урман в ужасе бежал в лес, а кап осадил Кисан. Видя, что дело плохо, бояры вывели на стену Халиба и Алтынбека и поклялись, что убьют их в случае булгарского приступа. В душе Чельбира второй раз в жизни после гибели отца шевельнулась жалость к родным, и он, рыкая от бессильной ярости, уплел домой. Впрочем, перепуганный Урман тут же прислал послов с извинениями, подарками и 12 бояров — виновников недружественного отношения к Державе. Кан посадил их на цепь, но затем, отойдя сердцем, позволил перейти на жительство в дома и потихоньку отпустил в обмен на их более молодых родственников…

Кроме того балынский флот помог кану подавить мятеж унджийских аров, вздумавших протестовать против дани и выстроивших совместно с примкнувшими к ним беглыми ульчийцами крепость Кильдыш у большого залива Кара-Идели. Урусы обложили бунтовщиков со стороны Кара-Идели, а мишары аула Лачык-Уба — с суши и скоро покончили с мятежом, развеяв прах Кильдыша по ветру…

Занятия этими делами не отвлекли капа от устройства судьбы Лачына. Через джалдайских и асских родственников своей жены он добился назначения Хисами беком Дима-Тархана, а когда вскоре представился случай — эмиром Гурджи. Возводить Лачына на гурджийский трон ездил Елаур…

По просьбе эмира кап позволил устроить в Бандже, Болгаре, Буляре и Саксине несколько десятков семей гурджийских купцов и мастеров, преимущественно арьяков, которые не были удовлетворены своим положением на родине…

К отцу моему Чельбир также отнесся милостиво и после отъезда Лачына поставил его улугбеком Болгара. Но потом, увидев, что Азан был незаурядным управителем, перевел его в бедствующий Учель.

Находясь на вершине своего могущества, Чельбир не обращал должного внимания на положение народа. Между тем, оставленное им в силе удвоение налога с хозяев, субашей, язычников — кара-чирмышей, а также с ак-чирмышей, плативших его при отсутствии для них воинской службы, было тяжким бременем для людей. Их недовольство подтолкнуло аминовцев на новый заговор, который возглавил мулла Гали. Будучи вначале, после окончания медресе, проповедником, Мохаммед-Гали получил большую известность в народе и стал имам-хатибом мечети Хасана в Болгаре. Отсюда он по всей стране раскинул сеть заговора, который назвали «Грачиным» — по изображению на знамени аминовцев. Целью братьев-«грачей» было утверждение капом Мир-Гази, разделявшего их взгляды и бывшего, в отличие от Чельбира, мягким и чутким к несправедливости.

Аминовцы хотели поднять бунт в 1193 году. Сигналом к нему должны были стать призывы к утренней молитве. В Болгаре людей должен был поднять голос самого Гали, в столице — его помощника муллы Кылыча. К счастью капа, Кылыч изменил и сообщил о готовящемся мятеже. Спешно призванные — будто для похода — Мерген и казанчии похватали не ожидавших предательства 500 главных участников заговора вместе с Гали. Все 500 были приговорены к жестокой казни.

Между тем 12 тысяч галиджийцев предприняли набег на булгарский Тунай. Тщетно проторчав у Колыма, они двинулись к Каргадану и осадили там старика Алай-Бата. Разбойники не заметили, однако, что Юсуф-Алей прокрался за ними и успел известить о набеге отца и Масгута. Алай-Бат не растерялся и предложил галиджийцам выкуп с города… Оголодавшие разбойники охотно согласились принять рыбу, рассчитывая взять город на сытый желудок. Но рыба была отравленной, и, поев ее, 120 вожаков набега тут же издохли. Уцелевшие стали выбирать новых и передрались между собой. Тогда, в разгар этой смуты, Мер-Чура с Масгутом ударили по ним с тыла, а Алай-Бат — из города. Не более ста галиджийцев сумели убежать /домой, остальные же были перебиты или пленены. Три тысячи захваченных были поровну поделены между тарханами, после чего Мер-Чура лично отправился со своей частью добычи в столицу на корабле Ширдана. В Буляре тархан узнал о происшедшем и решил вступиться за Гали в память о его добром отце. «О, великий кан! — обратился он к Чельбиру. — Я, волею Аллаха, одержал победу над галиджийцами и тысячу из них взял в плен. Возьми 500 из них за жизнь «грачей». Габдулла, ценивший только воинскую доблесть, несколько смягчился при известии о победе. Но, упорно не желая щадить бунтовщиков, заметил Юсуф-Алею:

— Твои 500 пленных — это моя доля, а я ее за жизни проклятых «грачей» не дам!

— Тогда возьми за них мои 500! — тут,же нашелся тархан.
144
145

Кан, по своей слабости к людям, усиливавшим мощь Державы, не смог на этот раз отказать. Схваченных аминовцев и пленных вывели на поле перед столицей и кан заявил им:

— Вы все совершили преступления, карающиеся смертью, и я присудил вас к смерти. Но благородный тархан попросил за вас и убедил даровать вам прощение. Согласны ли вы принять мое прощение?

— Да, господин! — вскричали разом галиджийцы.

— А вы? — спросил царь у «грачей».

— Принять твою милость — значит согласиться с тобой и оправдать тебя, а себя признать виновными. Мы не согласны с тобой, считаем себя правыми и поэтому отвергаем твое прощение, — ответил за всех братьев Гали.

— Я присудил ваш «грачиный» сброд к страшной казни, — в ярости сказал на это Габдулла. — И я не могу нарушить своего собственного указа о казни 500 человек. Поэтому пусть за вас умрут 500 разбойников. Аллах скорее примет раскаявшихся, чем упорствующих.

На глазах у потрясенных братьев чернотопорники хладнокровно казнили злополучных галиджийцев. После этого «грачи» были выставлены для продажи в рабство, а враз поседевшего Гали сослали в башню Алабуга и там приковали цепью к стене…

Тесть муллы — болгарский купец Дайр, а также башкорты Масгута и Елаур выкупили многих несчастных и увезли их к себе. Мир-Гази же был переведен из Бол тара в Кашам, а на его место вновь был поднят отец, сохранивший пост улугбека Учеля…

Однако то, что среди «грачей» обнаружилось несколько старост и даже суварбашцев всерьез встревожило кана, и он немедля снял повышенные налоги с купцов и субашей илей Эчке Булгара. Если бы он этого не сделал, то в этот голодный год народ мог выйти из повиновения и без проповедей братьев.

Галидж, узнав о разгроме его лучших сил, пришел в ужас и немедленно отрядил к кану послов. В ответ на открытие Артанского пути и Галиджа для беспошлинной торговли они смиренно попросили кана отпустить пленных за выкуп. Кан, нуждаясь в хороших и верных воинах, обменял тысячу из своих пленных на две тысячи захваченных галиджийцами артанцев и 130 кораблей с медвежьими и прочими мехами, клыками Аждахи, янтарем, франгской посудой и прочими товарами. А размер выкупной дани и ее состав установил Садык — галиджиец, перешедший на службу Чельбиру с 500 остальных канских пленных. Он рассказывал, что является внуком обиженного галиджийскими боярами купца Чапкына и сыном Васыла, участвовавшего в набеге на Аламир-Султан. Этот Васыл нечаянно отстал от сотоварищей и, чтобы спасти свою жизнь, указал нашим место лагеря разбойников, а затем был отпущен домой и впоследствии помогал Державе донесениями о готовящихся разбоях в обмен на разрешение свободно торговать в Бийсу и Ура. Сам.Садык же предупредил о набеге Мер-Чуру и затем вызвал смуту среди галиджийцев.

Когда Садык рассказал кану о том, какую дань и чем можно содрать с галиджийцев, Габдулла не поверил и воскликнул: «Если галиджийцы выплатят мне ее — я сделаю тебя бием!» Послы были подавлены знаниями кана о возможностях их города и выплатили сообщенное Садыком. Отец рассказывал, что когда галиджийцы приставали к острову Тазик у Учеля, где обычно производился досмотр, а позднее- и перегрузка товаров с иноземных судов на наши, То один из бояров пожаловался: «Кан совсем нас раздел, не взяв с нас только тараканов. Но мне кажется, что если бы они ему понадобились — он узнал бы и их количество!»

Садык получил свое — стал бием и поселился на выделенной для него Мер-Чурой земле близ Колыма. Крепость ему строить воспретили, и тогда он укрепил для себя один из баликов Колына. Его посад был обнесен только частоколом, под защитой которого безоружные люди Садыка в случае опасности успевали спрятаться в крепости…

Выкупленные из плена артанцы назывались шумбутцами. Они были рослыми и красивыми и славились необычайной выносливостью. Из одежды они постоянно носили только штаны и особенно хорошо стреляли и рубились топором. Кан поселил шумбутцев на реках Чаллы, Дяу-Шире и возле караван-сарая Сарман, возведенного на пути в Тубджак из стен урусского лагеря. Ак-оймеки тогда стали прорываться через Тубджак в Башкорт и пробовали взять караван-сарай. Однако шумбутцы постреляли у них лошадей и, стремительно выскочив из укрепления, разделали топорами, как кур, беспомощных на земле кыпчаков. После этого разбойники стали объезжать Сармам стороной, и здесь поэтому всегда было много любивших спокойствие купцов.
146
147

Шумбутцы же любили выезжать на кораблях Ширдама на охрану перевозов на Нукрат-су и Чулмаме от набегов галиджийцев, которых люто ненавидели, как и вообще всех ульчийцев. Эти удалые джигиты с охотой нанимались в охрану караванов, идущих в Артан, чтобы повидаться с родными. Но всегда возвращались, ибо были благодарны кану за избавление от позорного для них плена и за сытую для них жизнь. Чельбир велел не брать с них никаких налогов, и они неистово бились с врагами Державы под знаменами доброго для них кана…

Они поклонялись Габдулле, как идолу. Однажды отец увидел на реке Шумбут дерево с вырезанным прямо на стволе человеческим лицом. Когда он спросил шумбутца, что это, тот коротко ответил: «Чельбир»…

А неистовый в торговле Садык послал с караваном в Садум своего сына Палуана, и тот, добравшись до Кара-Садума, уговорил тамошнего эмира Tap-Булата возобновить плавания в город Ак-Артан на Бий-су по Чулманскому морю. А во время этой торговли и там, и здесь оставались заложники, сменявшиеся с прибытием новых кораблей. Наши ездили туда за франгской посудой, оружием, серебром и золотом.

А путь этот был очень суров и только отчаянные смельчаки, ставившие голову за баснословную прибыль, пускались по нему… Останавливались садумцы и во дворе Белебея в Хинубе. А Белебей был франгским попом, попавшимся в плен во время набега наших на хана Чишму. Он все время твердил о том, что миру грозят невиданные бедствия с Востока, и слыл за блаженного. Кан, милостивый к таковым людям, разрешил ему его чудачества — строить дома с башней, выходящей прямо из середины крыши. Только в таких домах, по его словам, люди спасутся от грядущего потрясения, ибо кан врагов живет в таком же доме и поэтому не тронет их. Многие простые люди по окраинам поддались его проповедям и стали возводить такие дома в своих аулах. Муллы пытались разрушать их, но в результате темный народ еще более поверил Белебею…

Вскоре пришла печальная весть о свержении эмира Лачына с гурджийского трона его собственной женой Самар-хатын. Она была очень развращенной женщиной. Когда Хисами пытался сдержать ее дурные наклонности, то она уговорила своих беков-любовников свергнуть мужа. Только один бек Аблас,, имя которого дал своему сыну Лачын, поддержал эмира и помог ему бежать вначале в Хонджак, а затем в Узию. Там он принял с сыном ислам, причем сохранил свое булгарское прозвище, а сына назвал Бадретдином. Потом они ушли через Ширван к асам, где жили родственники матери Байгюль Услан-би. А Услан-би была из самого знатного сакланского рода, одно имя которого спасало человека от гибели в любом месте Сакланских гор. Не выдержав…

…стало местом паломничества сакланов, которых немало проживало в Саксине, Бандже, Болгаре и Буляре.
148

Сакланы предлагали эмиру остаться у них, но беспокойная жизнь в горах не нравилась ему, и он вернулся в Державу. Болгарцы, почитавшие его мать, приглашали его к себе, но Лачын попросил у кана небольшой город и получил его на Барадж-Чишме. Он назвал его Табыл-Катау — так, как называлась покинутая им столица Гурджи. Его сын бек Бадри — также по его личной просьбе — получил Хин и прозвался Аблас-Хином. Любивший опасность, он обеспечивал проведение караванов из Саклана в Саксин и Мардан-Беллак. Окружали его асы, альманцы, румцы, гурджийцы, беглые ульчийцы и кыпчаки — такие же отчаянные смельчаки, как и он сам. Когда лишенный чувства страха Габдулла однажды посетил Хин для встречи своей жены, возвращавшейся из поездки к родным в Джалду, то заметил беку при прощании: «Я покидаю твой город с двумя чувствами: с чувством радости от того, что меня не зарезали в нем и одновременно с чувством спокойствия за его безопасность». Лачын и его сын отличались богатырской силой, и эмир не упускал случая выхода на сабантуйский майдан. Выигранное право на невесту он дарил беднякам, не имеющим возможность завоевать сердца родителей богатством. Он описал способы булгарской борьбы в своей книге «Назидание молодцам на майдане». Когда отец заметил однажды, что юношеству было бы полезнее почитать его воспоминания, эмир сказал: «Истории эмиров не дают уму ничего, кроме развращающих идей. Описание о завоевании тысячи тронов не стоит описания одной честной победы на сабантуе. Борьба на майдане — единственно достойная из всех для настоящих мужчин».

Он женился на моей сестре, которая своей красотой, скромностью и деловитостью помогла ему забыть о пережитом позоре. После его свержения в Гурдже наступило то же, что было у нас при Анбале. Беки, как голодные волки, бросились на парод и тех немногих из своей среды, которые призывали к чести и нравственности. Аблас был зарезан на пиру у своего родственника — негодяя, позарившегося на его владения. Его сын Нуршада побратался с Елауром, после чего Нуршада взял имя деда Елаура Рыштаулы, а Елаур — имя Нуршады. Восстановив Мухшу, воевода дал городу имя бека-побратима. Нуршада также принужден был бежать в Хонджак, а оттуда — к узийцам. Когда Елаур пригласил его к себе, Нуршада ответил; «Знаю, у тебя будет сытно и безопасно, но зато далеко от родины. Пусть я сейчас среди чужих тюркмен — зато близко от своей земли». А султан тюркмен предлагал ему при его помощи стать эмиром Гурджи, но бек отказался…
149

В 1203 году пожар арского бунта охватил Кашан и Мартюбу… Толпа, предводительствуемая боярами, ворвалась в Алабугу и разорвала написанную Гали книгу о Юсуфе. Самого муллу кахины объявили главным бояром своих врагов, оторвали от цепи и стали избивать до смерти. Отряд шумбутцев, посланный Мир-Гази, с огромным трудом вырвал муллу из рук многотысячной толпы. Улугбек тут же попросил капа простить Гали во имя его страданий — ради Державы и веры — и утвердить друга на посту кашанского сеида. Чельбир простил муллу и выразил надежду, что тот, получив тяжкие раны от защищаемого им народа, не будет впредь связываться с голытьбой и перестанет бунтовать против власти. Получив это послание, Гали, едва дышавший от побоев, со слабым смехом сказал Мир-Гази: «Добрый» царь вначале посадил меня на цепь неволи, но «злые язычники» разорвали ее. Теперь же кан пожелал, чтобы я возненавидел тех, кто сорвал с меня его цепи. Но как же я могу за это на них сердиться?»

Арский мятеж разрастался, а отец все не решался подавлять его жестокой силой. Сын Габдуллы Ильяс Ялдау, бывший улугбеком Сувара, воспользовался этим для захвата поста улугбека Болгара. Его донос о потворстве эмира Азана бунтовщикам привел кана в неистовство, и он тут же отправил отца в Учель. В 1204 году Азан восстановил укрепления города на Богылтау и даже решил построить подобие медресе «Мохаммед-Бакирия». Но успел лишь отремонтировать и надстроить ворота Арбата, которые хотел использовать в качестве минарета. А он не уступал минарету Сулеймана, и отец этим очень гордился…

Еще раньше отец съездил в Кашан и пригласил Гали для освящения строительства. Сеид.не проследовал в крепость, ибо объявил о полном отрешении от власти, и остановился вначале в доме Белебея, а затем — в специально построенном для него отцом доме, за Буляком, где пробыл тридцать дней. После его отъезда дом за Буляком был превращен в мечеть «Отуз» («Тридцать»), а Белебеевский — в мечеть «Дервиш Гали», и с этого момента многие муллы стали превращать подобные дома в мечети. Отец привел меня к Гали, ставшему святым при жизни, и попросил его благословить меня. Сеид дал мне наставления и второе имя Барадж в память о своей матери, происходившей из рода Барадж. И я, Гази-Барадж, сын Азана, внук Арбата, не нарушил ни одной его заповеди: не обижал ближнего, не лгал, не убивал и не предавался соблазнам богатства, властолюбия, похоти и корысти, постоянно скорбел о бедах нуждающихся и спасал народ от напастей. Но не знал я и радости, и покоя в жизни, ибо все мои деяния по этим наставлениям толковались людьми как злые поступки, и душа моя от этого постоянно была в смущении.
150

О, мудрый читатель! Рассуди сам ценность моей жизни и правоту поступков моих — я рассказываю тебе о них все, что помню, ничего не утаивая…

Медресе так и не было построено, ибо Ялдау преподнес отцу эту стройку, как попытку поднять Учель над столицей и себя — над каком. Чельбир велел прекратить строительство и усилить борьбу с бунтовщиками, к которым примкнули беглые ульчийцы и курмыши. Отец, не желая запятнать себя убийством собственного народа, попросил Сыб-Булата помочь мартюбинским мишарам Джун-Мишарской округи привести бунтовщиков в чувство. Балынский флот вместе с мишарскими булгарами атаковал мятежников вплоть до аула Бурат на перевозе через Кара-Идель. Эмир Азан прибыл туда и принял пленных аров, а взятых беглых Урусов отдал балынцам. В волновавшихся округах были возведены для ак-чирмышей балики Кукджак, Чыбыксар, Сундэр, Алат, Урджум, Алабуга, Арча, Нуршада. Ары были сломлены, и казанчии и курсыбаевцы выловили по лесам и предали смерти остальных зачинщиков бунта.

В ответ Азан в 1207 году, по просьбе Сыб-Булата, подавил мятеж джирских аров возле Ар-Аслапа…

В 1208 году галиджийцы выявили часть людей Садыка, занимавшихся продовольственным снабжением садумских судов на островах в Чулманском море. Все они были казнены, а озлобленные бояры произвели набег на Колын. Садык, однако, был предупрежден своими людьми в Галидже, успел вызвать флот Ширдана и спрятаться в городе. Ширданские салчии напали на бояров с тыла, а Мер-Чура — из города, и разбойники были наголову разбиты. Было убито две тысячи галиджийцев и захвачены все 24 бояра. Послам Галиджа, привезшим богатые дары и выдававшим разбойников за заблудившихся и по ошибке попавших в Державу билемчеев, кан заявил, что будет отпускать за выкуп по три бояра в год в случае соблюдения галиджийцами мира и казнить такое же количество вожаков в год в случае вражеских набегов. После того, как пленных не стало, кан разрешил балынцам возвести в урусской части Шуда город Джукетун при слиянии рек Джук и Тун для удержания разбойников от вторжений в Державу. Что же касается торговли по Чулманскому морю, то Садык нанял новых галиджийцев для тайной помощи ей.

На следующий год кан, возмущенный насильственным взиманием кисанцами пошлины с булгарских купцов на Хорысданском пути, послал Якуба Елаура на Кисан. Дети Отяка от Биш-Ульби тут же присоединились к нему. Урман, по своему обыкновению, бежал из города, а жители, перепуганные бряцанием булгарского оружия, повязали виновника разбоя бояра Кушпу и сбросили его со стены марданцам. Арбугинцы расстреляли негодяя стрелами и, взяв с Кисана выкуп, удалились…
151

После смерти верного Державе Сыб-Булата на балынский престол сел его добрый и тихий сын Куштандин. Его брат, злобный и властолюбивый Джурги, тут же поднял мятеж с целью захвата власти. Кан не мог потерпеть этого, и Гуза отправился вместе с отцом усмирять наглеца. Разбойники Джурги были растоптаны, хотя оказали вначале жестокое сопротивление и ранили эмира. За это Гуза велел своим не брать пленных, и наши безжалостно положили 10 тысяч мятежников. Но сразу после смерти Куштандина, который, говорят, был отравлен, убийца Джурги захватил трон и первым делом перебил^ в Джукетуне булгарских купцов. Несчастные возвращались !из Артана, и лишь один из них — Байрам, сын Умара, смог бежать и принести печальную весть в столицу.

Кан решил жестоко наказать негодяев и сам вступил в поход вместе со мной, курсыбаем, тухчийцами и тысячью шумбутцев, 50 соплеменников которых охраняли караван и мученически погибли, защищая его, вместе со всеми…

Улугбеком Учеля уже два года был мой старший брат Хаким, ибо в 1217 году отец покинул бренный мир. Несмотря на предложение кана стать улугбеком Болгара, я ш казался, опасаясь козней Ялдау. Чтобы боль моя от этого вынужденного отказа стала менее сильной, добрый Дайр выстроил в Учеле, под Богылтау, каменную баню. Ее стали называть его именем. Выступили мы из Учеля в суровый мороз, и легко одетые артанцы ободрали арских женщин и закутались в их платки и шубы…

Джукетунский бояр Илия, убийца мирных ‘купцов, принял их за женщин и, когда мои мастера под моим руководством выбили стену Джукетуна, возопил своим: «Молодцы! Булгары, как видно, совсем оробели и привели к нам своих распутниц. А ну~ка, поиихаем этих баб!» Тысяча балынцев легкомысленно выбежала из крепости на вылазку. Тут уже шумбутцы закричали: «Смотрите! Хорошие шубы сами бегут к нам! Возьмем же их!» Они скинули с себя женские одеяния и в одно мгновение изрубили онемевших от испуга урусов. Наши вошли в город и оставили от него только головешки.
152

После этого мы прошли мимо Балукты, взяв с нее дань медвежьими и иными шкурами, и подступили к Ар-Аслапу. По пути мы потеряли Гузу, провалившегося под лед Мосхи… Этим городом владел джирский бек Васыл, сын Куштандина, и я, ради доброй памяти этого друга отца, не без труда уговорил кана повернуть к Раджилю. Мы обошли эту крепость, где сидел брат Джурги — трусливый Бат-Аслаи, и встретились с флотом Ширдана. Садык предложил Чельбиру разрешить его людям, участвовавшим с ним в походе, притвориться галиджийскими купцами и быстро овладеть воротами. Кан разрешил, и ночью корабли, на которых сидели садыковцы, а под шкурами прятались тухчийцы, проплыли мимо Раджиля. Утром они вновь сверху подплыли к городу, и Садык попросил у бека разрешения войти в крепость. Бат-Аслап, с тревогой ожидавший прихода булгар, обрадовался ложности слухов и радушно распахнул ворота. Садыковцы тут же захватили их, после чего, по его сигналу,

тухчийцы выскочили из кораблей и ворвались в город. За ними в город вошло все войско и взяло его. Бека захватил в его доме один из болгарских ополченцев, но отпустил после tojo, как Бат-Аслап выдал ему мешок со своими драгоценностями. Узнав об этом, кан велел разрубить изменника на части на месте. Раджиль был также сожжен, после чего мы благополучно вернулись в Учель на кораблях Ширдана. Добыча была настолько велика, что для ее перевозки нам пришлось дополнительно связать с 200 илотов…

Кан привык к тому, что после его походов урусские беки тут же присылали послов с извинениями и данью. Но Джурги среди всех этих беков отличался необычайным безрассудством, и его поэтому н считали безумным. Какая-то внутренняя злоба постоянно толкала его на кровавые дела, и я сам видел его улыбающимся только во время чинимых им зверств. При этом он был необычайно труслив при приближении опасности, если она осознавалась им. Чувство угрозы изменило ему только один раз — после похода Чельбира. Виновником этого был Бат-Аслап, принесший ему ложную весть о гибели кана в Раджиле для своего оправдания. Воодушевленный Джурги ранней весной внезапным приступом захватил балик Джун-Калу. Ульчийцам удалось рассечь в двух местах частокол острога, и воевода Джун-Мишарского округа Маркас, запалив балик, оставил его. На пепелище Джун-Калы Джурги тут же возвел деревянную крепость. После этого, пока кан отдыхал и отмахивался от вести об этом, как о невероятной. Бат-Аслап приплыл к Учелю с 15 тысячами воинов. Точно так же, как раджильские ары помогали нам громить Урусов, наши ары… радостно встретили бека в Бурате и примкнули к нему в количестве 20 тысяч. Они были озлоблены жестоким подавлением их бунта в 1212 году. Тогда восстание началось с того, что кашанские субаши потребовали уравнять их в правах с субашами Эчке Булгара. К ним тут же примкнули ары, потребовавшие перевести их в субаши после принятия ими ислама, по старому закону. Об этом законе рассказал бунтовщикам Гали, сообщивший об их просьбе кану и защищавший обращенных им в ислам-игенчеев в своем письме. Чельбир пришел в ярость. Рассказывают, что она была подогрета подаренной ему сеидом восстановленной книгой о Юсуфе, в которой кап узрел стих о переходе власти от старшего брата к младшему. Растоптав книгу, Габдулла велел вновь схватить сеида, как зачинщика смуты. Гали тогда в ответ заявил, что те, кто попытается ради этого переправиться через Агидель, утонут в реке. Многие, опасаясь иметь дело со святым из суеверного страха, отказались выполнить указ капа, и только Гуза пошел на Кашан. «Смотри, — сказал ему Елаур. — Как бы тебе не утонуть». Сардар, не ведавший страха, только рассмеялся в ответ. Но, как уже писали, предсказание Гали сбылось…
153

Мир-Гази уговорил Гали покинуть страну, и тот сделал это только после того, как эмир пообещал ему облегчить участь бунтовщиков. Сеид бежал в Болгар и оттуда, при помощи ненавидящего отца Ялдау, ушел с караваном в Хорезм. Там он был радушно принят эмиром Джелалетдином и получил должность секретаря его архива…

Мир-Гази убедил Гузу не трогать субашей, обещая, что за это они восстановят крепость Корым-Чаллы и построят новую. Корым был построен после набега на Чаллы-Калу, но затем пришел в полный упадок. Опомнившиеся субаши действительно сделали обещанное, и кап, более всего любивший военные дела, помиловал бунтовщиков. Гуза сорвал все зло опять на арах, которые толпами окружили Кашан и Учель и приняли ислам. Курсыбаевцы без всякой жалости рубили их на всем пути от Катана до Бурата и, говорят, перебили с 30 тысяч кара-чирмышей и примкнувших к ним курмышей. Когда Гуза проходил с нами от Учел я к Джукетуну, ары-мужчины, все еще в ужасе перед ним, убегали в леса, и артанцам приходилось раздевать их женщин.

Однако и озлобленность их не прошла, и, как я уже сказал, они примкнули к Бат-Аслапу. Ары сожгли Биш-Балту, а затем стали поджигать и Акбикюль. Я, подумав, что против города действуют кара-чирйыши, спокойно выехал из крепости в посад с двумя сотнями джур для наведения порядка и вдруг столкнулся с прорывавшимися за частокол урусами. Три тысячи из них были в доспехах, полученных Джурги из Галиджа в ответ на его обещание не нападать на этот город. Доспехи были неважные, хуже курсыбаевских, но это все же затруднило действие джур, привыкших сражаться с не имевшими и таковых балынскими воинами. Поэтому джуры, выведя всех жителей на Богылтау, предпочли поджечь Акбикюль. Выйти из посада, однако, нам не удалось, так как балынцы прорвались в посад и отрезали нас от горы. Пришлось выходить через Канские ворота, еще не охваченные огнем. Хаким со своими джурами благополучно пробился сквозь вражеские ряды. Меня же и двенадцать джур внезапно отрезало языком пламени и, чтобы не сгореть, я должен был отступить навстречу урусам. Мы побились некоторое время, пока, наконец, не были сбиты с лошадей на землю и взяты в плен. Нас тут же переправили в лагерь Бат-Аслапа, причем никто не видел меня. С нас грубо содрали доспехи, связали веревками и рассадили по кораблям.

Пожар был таким сильным, что загорелся частокол Калгана, и его защитники поспешили поджечь и эту часть города и перейти за Саинов ров и в Югары Керман. Там было еще 100 джур и с 300 ополченцев, державшихся между рвом и этой цитаделью Учеля.

Урусы, многие из которых сгорели в огне, тоже выскочили из посада и стали дожидаться конца пожара, чтобы вместе с арами попытаться взять Югары Керман.

Между тем кан все же послал курсыбай сына Гузы Газана в Учель проверить слухи о вторжении балынцев. Сардар встретился у города с моими джурами, узнал в чем дело и утром напал на врагов. К счастью балынцев, перед их лагерем, находившимся у реки, был лагерь аров, иначе, без сомнения, они все были бы перебиты. Курсыбаевцы растоптали аров и положили несколько тысяч урусов, но все же с 3 тысячи их успело сесть на корабли и поспешно отплыть к острогу Куман возле устья Дэбэр-су. Увы! Балик также был осажден арами, и куманцы ничем нам помочь не могли.

Как выяснилось, Бат-Аслап у устья Кама-Булака должен был соединиться с другим отрядом урусов, двигавшимся в Державу от Ар-Аслапа через Тунай. Эти ульчийцы осадили Колын, захватили стоявшие здесь корабли и лодки и на них, а также на связанных плотах поплыли вниз по Нукрат-су. В устье реки стоял сын Ширда-на Нукрат, сумевший разгромить араслапцев. Только три ульчийских корабля из 50 судов и 170 лодок и плотов уцелели и стремительно поплыли к устью Кама-Булака. Нукрат отрядил для их погони несколько кораблей, но они не смогли догнать беглецов. Сам Нукрат поплыл к Колыну и освободил город от их осады. А беглецы соединились с Бат-Аслапом, и тот тут же отплыл в Балын.

Газан, наведя в Учеле порядок и выловив разбежавшихся по лесам урусов, бросился в погоню. Он при помощи подоспевших салчиев Нукрата — переправился у Бурата и сумел настигнуть у Кумана несколько задержавшихся у города балынских судов. Курсыбаевцы, разогнав аров, засыпали замешкавшихся тучей стрел и переранили или убили почти всех. Салчии прицепили эти корабли к своим и отплыли с ними к Болгару, куда прибыл сам кан. Среди пленных обнаружили балынского попа Абархама, которого Чельбир тут же освободил. Но он пожил еще несколько лет в Державе и послужил священником христиан Болгара. Я встречался с ним на Руси, и он показывал мне свою «Повесть о походе Бат-Аслапа на Учель». Она была написана правдиво и живым языком, но не понравилась Бат-Аслапу и Джурги, почему он прятал ее…
154
155

Джурги был поражен гибелью своего лучшего войска, но полагал, что нанес большой урон и булгарам, не понимая, что большой по балынским меркам Учель был второстепенным городом Державы. Поэтому он не поспешил повиниться перед каном и даже послал последних своих воинов в Джун-Калу для завоевания Мишара.

Чельбир же справедливо зачислил Купеческую войну в разряд лучших своих войн. Взятие Джукетуна и Раджиля стоило нам 53 убитых воинов, а разгром Бат-Аслапа — 60 джур и 112 курсыбаевцев, в то время как только Бат-Аслап потерял около б тысяч убитыми и столько же — пленными. Джирцы же потеряли убитыми всего 500 воинов, зато пленными — 3500. Дело в том, что Колын они осаждали безо всякой охоты, а когда встретились с Нукратом, то тут же высадились на берег и сдались доброму старому тухчийскому баликбашы Ахтяму. Недаром Джурги заподозрил измену и жег джирских воевод каленым железом, выпытывая у них сведения о тайной связи Васыла с Державой. Однако воеводы предпочли не развязывать языки, и Безумный отступился от них.

В память о победе Габдулла дал Колыну имя Нукрата, Тухчи — Джукетуна, а Учелю — Газана. Наши же, по своему обыкновению, переиначили Джукетун в Джукетау, а Газан — в Казан…

Только неявка послов Джурги отравляла радость кана. Дождавшись зимы, он направил на Балын курсыбай, а перед этим — послание балынскому беку. В нем были такие слова: «Ты, собака, думал что война — это махание веслами на И дел и? Я покажу тебе, что такое настоящая война. Я выжгу все то, что сейчас называется Балыном так, что люди забудут даже это название. И ты будешь считать величайшей милостью небес, если я тебя, вшивого, с обритой головой и подбородком поставлю старостой самого последнего курмышского аула». Газан не поленился взять с собой мастеров с шереджирами, и они быстро запалили Джун-Калу. Балынцы в ужасе выбежали из объятой пламенем крепости и были беспощадно изрублены все до единого, в количестве 5 тысяч человек. Среди них были и те, кто избежал гибели у Учеля. Когда об этом узнали жители других пограничных городов, то они в страхе сожгли свои крепости и бежали в Булымер. Увидев толпы беженцев, Джурги затрепетал и умчался через леса в Амат — городок неподалеку от рубежей Галиджа. Газан двинулся от головешек Джун-Калы вглубь Балына, но повсюду находил лишь пепелища. Он был в трех днях пути от столицы Балына, когда примчался гонец от кана с предписанием немедленно повернуть назад. Сардар не поверил, но Чельбир, зная Газана, послал вслед первому и второго, и третьего гонца. Наконец, получив третье послание — уже в дне пути от Булымера — Газан убедился в подлинности приказа и с горьким сожалением повернул назад.

Причиной его было сообщение о том, что вождь мэнхолов, или по-чински «татар» — Чингиз — вторгся в Хорезм. Еще ранее от купцов и оймеков кан получал сведения об усилении этого племени, сокрушившего ак-оймеков, кызыл-кашанцев и великое государство Востока Мэнхин или, по-татарски, Мэнхол. Сопоставив эти известия, Чельбир пришел к выводу, что имеет дело с великим, воинственным и хорошо вооруженным народом и решил быть готовым всей мощью встретить его возможные поползновения на Державу. Поэтому он и отозвал Газана, курсыбай которого был военной опорой его трона. Все это хранилось в тайне, так что урусы ничего не узнали.

Джурги сразу же после ухода сардара послал к кану послов, но их не пустили дальше Казани и сообщили им о том, что Чельбир приказал урусским бекам отныне сноситься с ним через улугбеков Казани. Джурги покорно выпил напиток этого великого унижения и, чувствуя радость избавления от погибели, немедля согласился с тяжкими для него условиями мира. Урусам было запрещено иметь, строить или восстанавливать крепости на границе с Державой и на пути к Булымеру и предписано выплачивать дань в размере двух джирских даней. Кроме этого кан потребовал вернуть пленных учельцев.

Один из аров опознал меня и выдал Джурги. Тот не захотел возвращать меня и велел упрятать в темницу и сообщить о моей гибели в огне. Но, опасаясь, что пленные могут рассказать правду, велел своим арам убить джур при их выдаче. Трех же джур, о пленении которых никто не знал, он велел бросить в костер. Освобожденных джур посадили на корабль и повезли к Джун-Кале. При этом трубачи громко трубили в трубы и роги, как это было принято при размене для оповещения.

К сожалению, мой брат, казанский улугбек Хаким, посчитал излишним присутствовать при этом и поручил все дело мишарскому юзбашы Елбаю. Елбай вышел навстречу из Джун-Калы, но внезапно ары на его глазах атаковали корабль и перебили всех находившихся в нем. Пока Елбай поднял свою сотню, охранявшую восстановленный балик, ары скрылись. Захватили только одного — без языка, нарочно оставленного арами. Его опознали как беглого кара-чирмыша. Джурги же, как только ары вернулись к нему, казнил их на месте и их трупы выдал Хакиму. В них также опознали беглых. Улугбек был введен всем этим в заблуждение и сообщил кану о гибели джур от рук беглых разбойников. Этим все дело и кончилось, если не считать того, что Чельбир, расстроенный моей мнимой гибелью, велел выдать взятого джукетунского бояра Илию в руки Байрама. Тот хотел отдать его урусам за выкуп, но шумбутцы, узнав об этом, явились к нему и выкупили бояра. Приехав к себе, они привязали ненавистного им врага к дереву Худ-Имэн и прикончили его, устроив состязание по метанию’топора в Илию…
156
157

Послом от Джурги был Васыл, которого тот ненавидел, но не мог устранить из-за отсутствия сил и боязни смут. Перед набегом Бат-Аслапа Джурги направил Васыла с его джирцами и частью балынцев на Колын для отвлечения флота Нукрата. Действительно, при появлении Васыла Мер-Чура тут же вызвал флот, и балынцы смогли беспрепятственно высадиться у Учеля. Бек, однако, заявил своим джурам: «Джурги послал нас на убой. Свяжемся с Садыком — он нам поможет спастись». До этого Васыл сообщил мне о предстоящем своем, набеге, и я тайно попросил Садыка позаботиться о спасении сына Куштандина. Садык связался с Нукратом, и тот пропустил корабль Васыла, отмеченный особым знаменем. Топил салчибашы только корабли балынцев, дав возможность джирцам, плывшим в хвосте — во главе с двумя верными джурами Васыла, — выйти на берег и сдаться. Об этом нашем уговоре с Васылом, конечно, никто не знал. Пленные джирцы приняли ислам, и кан дал им права кара-муслимов и расселил в Кашане от Нукрат-су до Миши. А джур Васыла звали Метка и Бетка, и две кашанские речки получили их имя. А кара-муслимы имели права ак-чирмышей, и джирцы говорили, что в Державе они нашли ту добрую страну, о которой рассказывалось в их сказках о счастливой жизни. Они переняли у наших все лучшее и в своем религиозном рвении даже превосходили некоторых кашанцев. Без всякого указания кара-муслимы сами «проложили хорошую дорогу от Бет-су на Агидели до Мет-су у Миши, где они возвели город с земляным валом Мет-Кала или Эчке-Кашан. На этой дороге, по которой вывозились лес, меха, мед, воск и другие товары, было устроено немало превосходных кабаков с лавками и банями. А Чельбир был так доволен кара-муслимами, что как-то сказал: «Я бы охотно обменял всех своих аров на вдесятеро меньшее число джирских ульчийцев».

После заключения договора с Балыном в Казани кан всецело обратился на Восток. Ему удалось через купцов установить связь с сыном Чингиза Джучи, которому отдали кыпчакскую часть Татарии. Джучи был недоволен этим и претендовал на Хорезм, Персию и все Сакланские горы. Чельбир обещал поддержать его в этом и помочь усилить его власть в Кыпчаке, но взамен заручился его согласием воздерживаться от прямой поддержки поползновений Татарии против Державы. После того, как Чингиз повелел называть всю свою империю Мэнхол, Джучи сохранил за своими кыпчаками чинское название «татары». Кроме них у него насчитывалось 10 тысяч мэнхолов, и они были самыми отважными из татар, закаленных в войнах с кыпчаками, тюркменами, белыми и черными кыргызами O Ему понравилось то, что булгары называли бывшие сабанские земли в Кыпчаке Кук Йорты, — так и он стал называть эту коренную (/ часть Кыпчака. Но у татар так называлась только великоханская часть, и Чингиз заподозрил сына в стремлении стать выше него Другой сын великого хана Угятай, добивавшийся признания его наследником, быстро раскусил планы Джучи и, не говоря об этом никому, принялся склонять отца к нападению на Горный Саклан и Державу с целью срыва этих планов. Чингиз согласился послать на Запад своего лучшего полководца Субятая с тремя туменами, то есть с 30 тысячами воинов по-хонски. А по-хонски и «тима» значило «10 тысяч».

Одна половина татар была вооружена, как наши казанчии, другая — как курсыбаевцы. А в Державе было 6 тысяч казанчиев и 5 тысяч курсыбаевцев, да 14 тысяч суварчиевских ополченцев, имевших равное с курсыбаевцами боевое оснащение. Все остальные — с 25 тысяч ак-чирмышей — имели еще худшие доспехи.

Но кроме доспехов татары имели отважные сердца, совершенно не знавшие жалости, и среди них никогда не было недисциплинированных или усталых. Каждый из них знал, что если он не ожесточится, не подчинится или устанет — то будет убит на месте. Они делились на десятки, сотни, тысячи и тумены. За трусость в бою одного убивался десяток, за трусость десяти — сотня и так далее. А казни у них были такими жестокими, что я, видевший всякое, не мог досмотреть до конца ни одной, ибо по сравнению с ними самая тяжкая гибель в бою была наслаждением. Татарам же было запрещено при этом отводить глаза или как-то выражать свои чувства, поэтому казни, виденные мною, татары наблюдали в полной тишине и с бесстрастными лицами. А придерживались они такого зверства с той поры, как Чингиз изрек: «Жестокость — единственное, что поддерживает порядок — основу процветания державы. Значит, чем больше жестокости — тем больше порядка, а значит — блага». И еще он говорил: «Сам Тангра повелел подняться нашей державе, а его волю нельзя понять разумом. Жестокость должна выходить за пределы разума, ибо только это поможет осуществлению высшей воли»…

А татары ненавидели ислам потому, что считали мусульман, с радостью расстающихся с жизнью во время джихада, опасными для себя. И наоборот, они любили христианство и веру хинцев, призывающих к покорности и жалости, ибо считали их последователей слабыми и готовыми для подчинения им…
158
159

За убийство знатного человека они убивали всех подчиненных, а за убийство вождя — весь народ. Однажды мэнхолским племенем татар, по имени которого чинцы называли всех мэнхолов в память об их былом первенстве над ними, был убит отец Чингиза; за это все татары были перебиты, включая женщин и детей. И с тех пор они называли татарами всех тех немэнхолов, которые им служили и которых они посылали в бой на смерть впереди себя. И эти служилые татары кричали в бою «Татар! Татар!», что означало: «Те, кто не подчинится Мэнхолу, будут истреблены, как татары»… Мы называли мэнхолов по-чински «татарами», а они нас — по-кумански «бесермёнами».

В войнах они не щадили ни женщин, ни детей, поэтому женщин у них было мало и разврат считался делом обычным. Мужеложство и скотоложство они ни во что не ставили. Грабежи и насилия они делали только после получения разрешения, а захваченными детьми, женщинами и юношами пользовались по очереди всем подразделением. Татары никогда не мылись, как кыпчаки, ибо это воспрещали их законы. Привычка к подчинению сделала их сдержанными и тупыми, хотя некоторые их вожди сохраняли и гостеприимство, и рассудительность, и другие достоинства.

Эмир Субятай был главным авторитетом для них в военных вопросах, и высший воинский титул бахадира, дававшийся только природным мэнхолам, уравнивал его на военных советах с Чингизом и его потомками. Чингизиды считали себя господами всего мира и решали вопросы жизни и существования остальных только с точки зрения выгодности для них. Почти все они были крайне суеверны и ни в грош не ставили все чужое…

Получив приказ двинуться на Запад, Субятай прошел к Горному Саклану с потерей 2 тысяч человек, и только в Гурдже встретил попытку оказать сильное сопротивление. Тогда Субятай разделил свое войско на три части. Одной, под предводительством старшего своего сьи4а Чамбека, он велел напасть на гурджийцев и притворным бегством привести их ко второй части второго сына бека Уран-Кытая, стоявшей в просторной долине. Третьей части было предписано стать в засаде в ущелье между холмами и вступить в дело в нужный момент. Сам эмир с 5 тысячами воинов стал в отдалении, чтобы направлять битву. Чамбеку удалось подвести к части Уран-Кытая все 40-тысячное гурджийское войско. Уран-Кытай, пропустив за спину воинов брата, стал хладнокровно расстреливать передние ряды гурджийцев. Те, разгорячившись при преследовании, не остановились для приведения в порядок своих смешавшихся частей и нестройной толпой с ходу бросились на Уран-Кытая. Когда они добрались до стрелков, бек выдвинул вперед рубак с тяжелым вооружением, а из засады ударили в тыл гурджийцам засадные татары. Свежие и тяжеловооруженные воины без труда изрубили все оказавшееся в окружении гурджийское войско, а татары потеряли всего 3 тысячи бойцов. После этого Субятай вырвался в степь, где у речки Кумык встретился с асами, куманами и поддержавшим их саксинским тарханом, внуком Аса, сыном Торекула Бачманом.
160

تم قلب الكومان ، الذين بدأوا المعركة ، وهربوا عبر صفوف السكلان. استسلموا أيضًا للذعر ، وذهب جزء من التتار إلى مؤخرة باكمان. تم إجبار طرخان ، من أجل الهروب من الضربة وتجنب التطويق ، على المغادرة عبر دجوراش إلى جورجا. في الوقت نفسه ، تم القبض على البدري ، الذي احتجز التتار.

هرع الكومان إلى باشتا وأقنعوا الأكراد الأوروسيين بالذهاب معهم إلى التتار ، ووعدوهم في المقابل بمساعدتهم على الاستيلاء على خين من الدولة. أرسل سوبياتاي شامبيك إلى باشتا لإقناع الأوروس بحملة مشتركة ضد الدولة ، لكنهم قتلوه بتحريض من الكومان. في المعركة على نهر كالغا ، هرب 60 ألف كومان مرة أخرى مع الخيول التي تم أسرها من أولشيانس ، وأصيب أليش ، بك الكوبويان ، الذي كان يحاول تحسين الوضع ، بجروح مميتة ، وتشتت شعبه. بعد ذلك ، جلس 50 ألف أوروس ، خائفين من الصفات القتالية الممتازة للتتار ، في معسكر محصن. أرسل سوبياتاي إليهم أبلاس خين باقتراح متكرر بإرسال البيكات إليه لإجراء مفاوضات حول حملة مشتركة ضد الدولة. في الوقت نفسه ، وعد البخدير بأن الذين لم يأتوا إليه سيقتلون. غادر كل البيك وتم تقييدهم على الفور. قاد الأمير الأسرى إلى التحصين وسألهم من يقتلون ابنه - البيك أم جنودهم؟ أجاب بيك أن محاربيهم. بعد ذلك قال البخادر لأوروس: "سمعت أن أبيك خانتك. غادروا بلا خوف ، لأنني سأعدموهم بأنفسهم لخيانة جنودهم ، وسأطلق سراحك. استسلم Uruses ، الذين تركوا بدون قادة. ثم أمر سوبياتاي بوضع البيك تحت دروع المعسكر الذي تم تفكيكه واقترح على أولشيانز: "لقد أراد بك بيكس أن تكون أول من يتواجد في الأرض: لذا ادسهم في الأرض بنفسك من أجل هذا." مرت الأوروس فوق الدروع وسحقوا كل البكر. بعد ذلك ، لاحظ سوبياتاي أن الجنود الذين قتلوا أبقارهم يجب ألا يعيشوا أيضًا ، وأمر شعبه بقطع جميع الأسرى ...

وبقي 20 ألف تتار آخرين في السروج ، وانتقل البخائر بقلب خفيف إلى الدولة. كان يعتقد أن يوتشي في ذلك الوقت غزت أيضًا البلغار من الشرق ، لأن هذا كان ترتيب جنكيز. أجبر بهادير أبلاس خين على قيادته مباشرة إلى مركز الدولة ، لكن البيك تمكن من خلال دجوره من إخطار كان بأنه سيقود التتار إلى كرمك. شيلبير ، بعد أن تلقى تأكيدًا من يوتشي بأنه لن يغزو الدولة ، تقدم على الفور إلى كرميك مع 5000 كورسيبايس و 3000 متطوع بلغاري لابن دير تيتش و 6000 كازانشيس و 10000 باشكورتس.
161

في وسط الميدان أمام المدينة ، كان هناك العديد من البساتين ، حيث تمركز رماة Suvarchi بسهام حديدية وأقواس طويلة. بدأت الأسهم أيضًا خلف العربات المرسومة في دائرة. كان هناك جوفاء عميقة إلى حد ما أمام الميدان ، يقف خلفها سلاح الفرسان: أولاً - الباشكورس ، وخلفهم أمام السهام - الكورسيبايف ، وخلف البساتين - الكازانشيس ...

في Idel ، شكك Subyatai في صحة المسار وحاول التحرك شمالًا ، لكنه عثر على متراس Simbirsky وتم دفعه للخلف. ثم حاول التتار الذهاب جنوبًا ، لكنهم ركضوا في عمود أربوجينسكي وتم صدهم أيضًا ، وخسروا ألف شخص. بعد ذلك فقط ، اتفق مانخول باخدير ، الذي يشبه الذئب ، مع الصيادين الروس الذين كانوا هنا على المعبر وأرسل ابنه إلى الأمام للاستكشاف. عبر أوران-قيتاي مع 3 آلاف تتار و 14 ألفًا من أصل 50 ألفًا من التركمان والكومان الذين انضموا إليهم نهر آيدل وتوجهوا بهدوء إلى ضواحي كرمك. لم يجد أحدًا ، أخبر والده أن الطريق كان واضحًا. عبر Subyatai أيضًا وتبع ابنه. ولكن بمجرد أن بدأ Uran-Kytai في الصعود من الجوف إلى الميدان ، بدأ سلاح الفرسان في إطلاق النار عليه. لم يشعر بالحرج على الإطلاق ، اندفع إلى الأمام واخترق صفوف Bashkorts في الميدان. هنا التقى بالفعل kursybaevs وكان مندهشا بشكل غير سار لأنهم لم يكونوا أقل شأنا في التسلح من غالبية التتار. تمكن أوران كيتاي من إرسال رسول إلى والده يطلب تعزيزات. منخول باخدير ، الذي فوجئ إلى حد ما ، أرسل 2000 تتار آخر بأسلحة ثقيلة و 23000 تركماني وكومان ، عندما تلقى فجأة رسالة من الصيادين الأوروسيين حول اقتراب أسطول نوكرات. تسلل إنذار كئيب إلى روح سوبياتاي ، لكنه لا يزال ينتظر رسولًا آخر من ابنه. طلب مرة أخرى تعزيزات ، وأدرك منخول ياوباشي أنه وقع في الفخ. دون إرسال رجل آخر ، هرع إلى الوراء وبالكاد تمكن من عبور الآيدل أمام أنف نوكرات.

تمكّن أوران-كيتاي ، المدعوم بالتعزيزات ، من اختراق صفوف كورسيباي ووجد نفسه تحت النار من البساتين وبسبب العربات. لاحظ أن سهام سوفارتشي اخترقت أيضًا درع أفضل محاربيه ، ومع ذلك تقدم البيك بعناد إلى الأمام حتى اصطدم بكازانتسي من كان نفسه. ألقوا به مرة أخرى في الميدان ، حيث كان الرماة يعملون بقوة وبقوة. على الرغم من أن طريق العودة كان مفتوحًا ، لم يغادر أي تتار ساحة المعركة ، مع العلم أنه إذا عاد بدون قائد ، فإنه سيتعرض للإعدام الفوري والرهيب. أخيرًا ، أغلقت Bashkorts و kursybays الحصار حول العدو. في نفس اللحظة ، قتل سهم واحد حصان أوران-كيتاي ، وسقطت وسحقته. رأى بيك أن كل شيء قد انتهى ، وأمر صرخة أجش الجنود بالاستسلام. بعد أن تلقى كان رسالة من نوكرات حول استعداد سوبياتاي للدخول في مفاوضات ، أمر بوقف هذه المذبحة ... من بين التتار الذين كانوا في الميدان ، قُتل 4 آلاف ، وأُسر ألف مع أوران-كايتاي نفسه. خسرنا 3 آلاف باشكورتس وكورسيباييف ، 350 من الرماة البلغاريين و 150 كازانشيس. في خضم ارتباك هذه المعركة ، تمكن Ablas-Khin من الجري إلى شعبه ، وتم إحضاره إلى Kan وحصل على الفور منه على لقب أمير.
162

توقع سوبيتاي حدوث الأسوأ ، لأنه أمامه ، خلف آيدل ، وقف كان غير قابل للتدمير ، وخلفه يلوح في الأفق أربوجين ، بالكاد مقيّد من قبل ابن إلور ، ماردان تارخان يونس. ومع ذلك ، فإن شيلبير ، خوفًا من إلحاق الضرر بجوتشي ، سمح للمانخول باخدير بسحب فلول جيشه عبر معبر ساريشين ، بل وأعطاه السجناء. صحيح ، في الوقت نفسه ، لم يحرم كان نفسه من متعة السخرية من التتار المهزومين وأمر بأخذ كبش لكل سجين ، وعشرة كباش لأوران-كيتاي ، على أنها غبية بشكل خاص. على الفور ، على الشاطئ ، وأمام أعين التتار المذلين ، رتب البلغار وليمة وأكلوا كل الكباش ، ولهذا سميت المعركة بـ "الحمل" ...

تحت حماية Ablas-Khin ، تم سحب التتار من الدولة خارج Dzhaik. قال وداعًا ، سلمه سوبياتاي سيفه بصمت وجلد حصانه على الفور ...

بعد أن علم برحيل التتار ، عاد باخمان إلى ساكسين من منطقة غوردجيان في خوندزاك ، وبقتال ، لأن الجردجيين لم يرغبوا في السماح له بالمرور بالسلاح ...

برر يوتشي نفسه أمام والده ، مشيرًا إلى انشغاله بشؤون كيبتشاك. في عام 1225 هزم خان Ak-Oimeks Karabash. قبل ذلك ، قام خان بكل طريقة ممكنة بالتلفيق على Jochi بل وهزم سفارة أمير خورزم ، الذي تم إرساله إلى Kan للحصول على المساعدة. تم القبض على غالي ، الذي كان في قافلة السفارة ، وتجول مع Kipchaks عبر السهوب لعدة سنوات. لم يسمح Oimeks ، بعد أن علموا أنه كان راويًا ، لكراباش بخيانته للتتار. بعد كل شيء ، اعتبر Kypchaks أنه من غير المقبول فعل الشر مع Chichens ، الذين ، كما كانوا يعتقدون ، يمكنهم التحدث مع الجنة وبالتالي كانوا قديسين. قام غالي بتأليف عدة أغانٍ لعائلة Oimeks ، والتي سمعتها بنفسي منهم. والصيد نفسه - منذ فترة سجنه في ألابوغا ، بدأ ينادي كول غالي - كعلامة على تعاطفه مع الشعب المظلوم وموقفه ...

مقالات ذات صلة

اترك تعليقاً

لن يتم نشر عنوان بريدك الإلكتروني. الحقول الإلزامية مشار إليها بـ *

زر الذهاب إلى الأعلى
ar