Бу-Юрган китабы (Казан тарихы)

Бу-Юрган китабы. Глава 6. Царствование сеид-эмира Саин-Юсуфа

Новым сеидом при помощи казанчиев стал старший сын кана Бураш, весьма недалекий и трусоватый, но самолюбивый и обидчивый правитель. В 1478 году, когда Габдель-Мумин опасно занемог и некоторое время не мог управлять Державой, власть в Булгаре взял его младший сын Юсуф Аль-Мохаммед. Он внезапно явился с 4-тысячным отрядом чаллынских казаков Амира в Эчке-Казан и арестовал там своего старшего брата Бураша —  …сеида Арского иля. Когда казанчии возмутились, то Юсуф заявил, что возлагает на Казанский и Арский  провинции дань в размере джирской, ибо эти губернии  ответственны  за  то,  что  урусы  перестали  ее давать. Половину этой дани он обещал давать ногайским биям за ненападение их на Черемшап. Въехав в Казань без боя, ибо ни Ибрагим, ни Магистрат  не  решились  ему  противодействовать,  Юсуф объявил себя сеидом и взял себе прозвище «Саин» («Казанский»). Потом кан Габдель-Мумин поправился, отменил распоряжение младшего сына и выслал ело из Казани в Корым-Чаллы, но страх казанчиев перед самоуправством Саин-Юсуфа не прошел.  После смерти Габдель-Мумина Бураш, по настоянию казанчиев, тут же провозгласил себя сеид-эмиром… В 1481 году ак-монгытские бии напали на Булгар и осадили Бак-Арслан, требуя дани. Улугбек Мал-Бирде, полагая, что для разгона 5 тысяч татар вполне хватит его двух тысяч башкорт-цев, ударил разбойникам в тыл. Но оказалось, что за этими 5 тысячами шли еще 30 тысяч. Бедняга Мал-Бирде был раздавлен этими двумя ногайскими алаями, как зерно — жерновами. Алиш Нарык, находившийся в это время в балике, видел страшную гибель башкортского улугбека, но ничем не мог помочь. Когда все было кончено, симбирский улугбек ушел из балика с бывшими с ним 500 казаков, опасаясь вторичного приступа… Но и татары были потрясены потерей в этом побоище 6 тысяч своих всадников и повернули назад, не обратив никакого внимания на пустой балик. В память о своем спасителе Алиш дал своему сыну имя Мал и передал балик новому башкортскому улугбеку — сыну Мал-Бирде Саид-Ахмеду… Бураш-сеид, напуганный приходом ногайцев и желающий досадить брату, распорядился выплачивать кытаям дань в размере трети джирской за счет Черемшана. Известие об этом привело Саин-Юсуфа в ярость. А когда он сообщил о новой дани подчинявшимся ему бекам, иштякскому, агидельскому и башкортскому улугбекам, пришли в неистовство и они, а за ними — весь черемшанский люд. На волне этого недовольства Саин-Юсуф объявил себя капом и сеид-эмиром Булгара и тоже пообещал ногайцам платить ту же дань, но только за счет Казанского и Арского илей…

248

В 1482 году умер казанский улугбек Ибрапим, и сеид Бураш поставил новым улугбеком сына Ибрагима Мохаммед-Амина. Другой сын Ибрагима от другой жены — Ильхам был недоволен этим и бежал к сеиду Саин-Юсуфу в Корым-Чаллы. Аль-Мохаммед обласкал опального хана и женил его на дочери Габдель-Мумина Саулие, а затем, зимой 1484 года, двинулся с ним и чаллынской армией на Казань против Бураша. С ним пошли также сын Мал-Бирде, башкортский улугбек Саид-Ахмед. В чаллынской армии сына Амира сардара Хамида было 4 тысячи казаков, и 2 тысячи башкортцев было у Саид-Ахмеда. Тем не менее, внук Даиш-Султана, сын Тахты Кул-Мамет не решился загородить Саин-Юсуфу путь и пропустил его через свои Джури к Казани, вследствие чего в Казани началась паника. Бураш с двумя единоутробными братьями — ханами Мохаммед-Амином и Габдель-Латыфом бежал в Эчке-Казан, и Саин-Юсуф с торжеством вступил в Казань. Улугбеком Казанского иля был поставлен Ильхам. В том же году, весной, Бураш при помощи русских, восстановил в Казани Мохаммед-Амина, но в 1485 году уже Саин-Юсуф велел урусам помочь ему, и поставил в Казани Ильхама… В I486 году Москва опять подчинилась Бурашу и помогла ему. Бураш с русскими и казанчиями овладел Казанью и вновь поставил улугбеком Мохаммед-Амина. Сеиду помогли тазикбашцы из «Тюмэна» — они открыли ворота города казанчиям, и те перерезали захваченный врасплох чаллынский алай Амира. Сын Амира Хамид испросил разрешения у чаллынского сеида отомстить за убийство отца и вместе с казаками, ополчением черемшанских субашей и башкортцами Саид-Ахмеда в 1487 году отбил Казань. Сделано это Оыло так. Несколько черемшанцев проникли в Нижние Айдаровы ворота в составе ногайского торгового каравана и захватили их, благодаря чему все черемшанское войско вломилось в город и устроило побоище казанчиям…

249

Истинный убийца Амира — Кугуш — сумел ускакать из города, но его отец — Якуш, сын Кабана — попал в руки Хамида и был хладнокровно прикончен. Айдаровы ворота и дорогу, идущую от них, после этого стали называть Субашскими, но после убийства Саин-Юсуфа переименовали в Царские…

Аль-Мохаммед въехал в Казань и вновь утвердил улугбеком Ильхама. Сеид-эмир был так возмущен поведением казанчиев, что поклялся искоренить казанчиевское землевладение. Он объявил о переводе всех казанчиев в разряд казаков, а их курмышей — в разряды чирмышей и субашей. Хамид сделал из Казани несколько вылазок, но натолкнулся на повсеместное ожесточенное сопротивление уланов и доложил об этом сеиду. Саин-Юсуф встревожился и под охраной Саид-Ахмеда ушел в Черемшан, оставив Хамида в помощь Ильхаму. Вместо отряда Саид-Ахмеда сеид дал Хамиду…

Бураш, в свою очередь, был напуган активностью Хамида и послал Мохаммед-Амина в Москву, где тот должен был заключить тайный союз с Балынцем и испросить помощь для захвата Казани. Все это хан должен был сделать явно, будто бы по собственному желанию и для себя, ибо Бураш опасался открытого союза своего с неверными из-за нелюбви к ним большинства арских казанчиев.

В том же 1487 году Мохаммед-Амин привел к Казани 120-тысячное московское войско, которое Балынец дал в обмен на согласие Бураша уступить Москве Колынский округ Нукрата, прекратить взимание джирской дани и отменить право беспошлинной торговли булгарских купцов в Балыне. К Мохаммед-Амину на Горной стороне присоединились до 2 тысяч служилых кыпчакских мурз Ханской части Казанского иля во главе со своим судьей — кем-то из Шири-нов, а под Казанью — до 5 тысяч казанчиевских людей. У Хамида под рукой была тысяча черемшанских казаков, 2 тысячи субашских ополченцев да 5 тысяч казанских ополченцев, и ему пришлось бы очень плохо, не появись в городе внук Хаджи-Бабы, сын Байраша бек Урак. Этот потомок Елаура опередил всех прочих казанчиев и со словами,: «Пусть в Казани сидит лучше Саин-Юсуф, чем Балынец», — въехал в город с 2 тысячами своих людей для поддержки Хамида. Чаллынский сардар был весьма приободрен этим, ибо Бураш вывез из города все пушки, а бек привез в город три своих туфанга…

250

Флот сына Ике-Имэна Сюнгеля в это дело не вступал, охраняя устье Агидели. Сын Даниля Аули попытался было преградить путь русской коннице на Зюе, полагая, что добрых конников у Балынца нет, но когда москвичи стали сражаться с нашими на равных, отступил…

После месяца безуспешной осады Бураш тайно связался с Ильхамом и уговорил хана бежать из города к нему на службу. Тазикбашцев сеид-эмир привлек на свою сторону тем, что пообещал сохранить беспошлинную торговлю купцов Державы в Балыне. Ранним утром казанский улугбек сдал вместе со своими мурзами порученные ему ворота балика, и русские вошли в Акбикюль. Хан надеялся на милость, но тут же по приказу Бураша был выдан русским и увезен ими в Москву вместе с женой Саулией. В Балыне нестойкий улугбек был брошен в тюрьму и скончался там. Мурз же хана, числом 90, урусы прикончили без всякого сожаления.

Урак с сардаром заперлись в Югары Кермане и Бухар Йорты и пригрозили, что откроют пушечную пальбу при попытке вошедших в балики неверных грабить или лезть на Богылтау. Они согласились сдать Шахри Газан только честнейшему и беспристрастному сыну Нур-Даулета Бахадиру, поклявшемуся при Коране не допустить в Югары Керман русских. После этого оба, не скрывая своей ненависти к неверным, выехали из города…

Мохаммед-Амин был вновь поставлен улугбеком. Будучи с детства воспитан отцом Ибрагимом в духе беззаветной преданности Булгару и поддерживающему Державу исламу, он скоро вступил в конфликт с’Бурашем из-за передачи эчке-казанским сеидом Колы-на русским в качестве платы за гибель 40 тысяч неверных при осаде Казани в 1487 году. Когда русские подошли к Колыну, то обнаружили среди защитников города Урака с пятькксотнями его казаков и грамотой Мохаммед-Амина на защиту этой булгарской крепости.

К сожалению, колынцы быстро изнемогли, перессорились и, поверив лживым обещаниям русских не трогать города в случае высылки Урака, заставили его покинуть крепость. Урак выехал из города со снохой Ганикея Марьям и 200 жителей, пожелавших остаться под властью Булгара. Когда русский воевода попытался преградить ему путь с требованием отдать колынцев, Урак плюнул ему прямо на бороду. Балынец молча утерся и убрался с дороги. Бек беспрепятственно вернулся в свой Шаймардан, а большинство колынцев поселил в Урджуме и Малмыше. Они строили ему отличные корабли и отливали небольшие пушки. Через них же он выправил нарушенную было тайную торговлю железом и порохом с Джукетуном через Колын, московские воеводы которого были куплены очень легко и дешево. Марьям же с сыном Паном приютил

251

сын пушечного мастера Мамли Булата Биктимер. У него и Марьям были и общие дети: сын Будит и дочь Нафиса. А от старшей жены мастер имел сына Байгару, а Байгара имел сына Джоху. Биктимер обучил Байгару, Джоху и Будиша пушечному делу, и они втроем сделали для Казани три огромные пушки. Одну из них установили у Арских ворот, другую — в Сеидовом Дворе, а третью — у ворот Мир-Гали…

Балынский воевода, оскорбленный Ураком, пожаловался на бека своему улубию. а гот — Бурашу, и сеид затаил недовольство на Мо-хаммед-Амшш и его арских союзников. Последних, особенно отца Урака — Байраша, он томил службой в Ширском поле. Тогда Москве угрожали кытаи, и Балмнец умолил Бураша помогать ему отбивать набеги новых ногайцев. Сам сеид ни разу не был в Ширском поле, но в Москву писал, что беспрерывно бился там за союзника. И я сам видел в архиве брата моего грамоту Балынца Бурашу с благодарностью за  его  походы  в  поле.  В действительности  на  Шир неоднократно ходил бек Байраш, а в 1491 году он подчинил ногайцев и присоединил к Державе Саксин вместе с обоими Сараями. Оттуда стали возить в Казань отличный кирпич… А ему было под семьдесят и он мог бы отказаться, но боязнь обвинений в трусости и лености заставляли его выезжать на трудное дело. В конце концов он так истомился, что умер на радость Бурашу. Обиду же Урака за смерть отца сеид сумел направить на улугбека, утверждая, что вынужден был посылать казанчиев в поле из-за нежелания Мохаммед-Амина служить. В действительности сам Бураш уговаривал хана не ходить на Шир ввиду опасности нападения на Казань врагов. Дело закончилось тем, что озлобленные казанчии совершенно отказали Мохаммед-Амину в поддержке, и когда на Казань стали нападать подчиненные  Корым-Чаллам сэбэрцы и кыпчаки узбекского хана Мамыка, то Бурашу пришлось просить для защиты Казани русские войска. Но все же через десять лет после взятия Ильхама служивший Саин-Юсуфу Мамык изгнал из Казани Мохаммед-Амина и был назначен Аль-Мохаммедом улугбеком двух западных провинций — Казанской и Арской. И туг же Юсуф велел Мамыку взять Эчке-Ка-зан и покончить с казанчиями. Поистине, один сеид стоил другого! Урак, презиравший большую часть эчкеказанцев и Бураша, тут же пришел к ним на помощь, как казанчии, и наголову разбил Мамыка. Хан в панике бежал из Казани, и Бураш, вновь овладевший городом, поставил новым улугбеком Габдель-Латыфа — брата Мохаммед-Амина — в расчете на его большое послушание… Габдель-Ла-тыф обнес новой мощной стеной балик Кураиш и Ташаякский урам, разделил их частоколом и разместил в слободе внука Даниля, сына Аули Утяша, а в ураме — русский отряд. Для жительства балынцев он построил в ураме большой дом, вмещавший полторы тысячи человек. Когда Юсуф вновь наслал на Казань своих наемников — на этот раз белых ногайцев, то эти укрепления помогли. Кытаи прорвались в балик Кураиш, и Утяш едва сумел удержаться в мечети «Отуз». После этого люди стали называть мечеть также и Утяше-вой, а бек пожертвовал ей большие деньги…

252

Ак-монгыты рассчитывали сразу захватить весь балик, но каково же было их изумление, когда они наткнулись на частокол Ташаякского урама! Русские приставили к ограде лестницы и бревна, перелезли через нее и с рычанием набросились на кыпчаков. Те, боясь оказаться между балынцами и Утяшем, в панике бежали. Русских было 5 тысяч, и каждый из них похвалялся потом, что прикончил не менее трех ногайцев…

Народ, живущий у больших дорог, роптал на грабительские проходы иноземных войск, но делать было нечего: сражаться друг с другом булгары обоих сеидов не желали. Таков был обычай Талиба, который редко кто решался преступить…

Однако и Габдель-Мумин пришелся не по нраву Бурашу и его главной опоре — сыну Тахты беку Кул-Мамету. Улугбек очень скоро понял,, что в Казани ему — без разрешения Чаллов — не усидеть и вступил в тайные переговоры с Юсуфом. Об этом через Кул-Мамета прознал Бураш и захотел заменить Габдель-Латыфа на какого-нибудь астарханского хана, но Урак заставил его назначить улугбеком Мохаммед-Амина. Сеид полагал, что изгнание сделало хана более покорным, но просчитался.

В 1501 году Мохаммед-Амин въехал в Казань. Урак оказал ему при этом поистине канские почести, что покоробило и насторожило Бураша. Тревогу сеида вызвало и то, что улугбек вызволил из московской ссылки жену Ильхама Саулию — дочь Габдель-Мумина. Матерью Саулии-бики была тетка шаха Бабура, дочь джагатайского эмира от наложницы — узбечки Гюльджихан.

От нее у Мохаммед-Амина родился в 1502 году сын Мохаммедь-яр, известный и под именем Бу-Юрган… Когда я посетил шаха Бабура, я напомнил ему о нашей родственности. В ответ он обнял меня и велел называть его дядей, сразу развеяв слухи о своей всегдашней суровости… Он одобрил мои стихи, а одна газель о моих скитаниях вдали от родной Казани, которую я написал под влиянием шейха Камала, и поэтическое письмо отца брату Габдель-Латы-фу «В чем сила родства» вызвали у него слезы…

253

Очень скоро Кул-Мамет донес Бурашу о принесении ханом тайной клятвы о верной службе Саин-Юсуфу. Сеид вызвал казанского улугбека к себе в Новую Царскую мечеть, названную «Аль-Мохам-мед», и упрекнул в измене. Мохаммед-Амин спросил сеида, кто донес ему об этом, но сеид отказался назвать доносителя. Тогда на следующий день хан окружил Сеидов Двор людьми Урака и вновь потребовал ответа. Урак и его казаки славились незнанием чувства жалости к врагам и страха смерти, и кроме этого улугбек получил разрешение Юсуфа на арест мятежного брата, поэтому сеид решил не испытывать судьбу и назвал Кул-Мамета. Так как его владения находились в Казанском иле, то хан тут же двинулся к Джури и за хватил бека при помощи Урака. Но когда Мохаммед-Амин пригово рил доносителя к смерти, то никто не захотел быть палачом знатно го старца. И только Кугуш преспокойно отхватил голову Кул-Маме та от полного пороков тела, за что получил Джури и половину владений казненного. Сын Кул-Мамета Шехид-Улан основал Новые Джури, а старые, кугушевские, стали называть Иске Джури или Иске Йорт…

Перепуганный эчке-казанский сеид прибыл к хану и заявил ему, что отныне будет помогать, а не мешать ему…

Арский улугбек, сын Бахадира Садир, и Урак, оставшись с казанским улугбеком наедине, сказали ему: «Мы решили, что Бураш может понадобиться обоим илям для оправдания нашего отпора самодурству сеида Юсуфа. Подчинимся Юсуфу только внешне, а собственные дела будем контролировать сами». Мохаммед-Амин согласился с ними и отправил к сеиду Саулию-хатын с письмом, в котором писал: «Великий кан мой Юсуф аль-Мохаммед! Признавая тебя единственным правителем Ак Булгар Йорты и возобновляя выплату тебе дани, я, раб твой, оставляю за собой лишь верховенство во вверенной мне тобой Ханской части Казанского иля. В дела Тарханной’ части Казанского иля и Арского иля я вмешиваться не желаю, ибо этим ухудшу и без того шаткое положение там верного раба твоего — улугбека Садира». Саулия-хатын сумела уговорить брата, из всех людей уважавшего только ее, оставить мужа и Арский иль в теперешнем положении. При этом сеид заявил: «Пусть лучше в Казани сидит сильный зять, чем какой-нибудь прохвост!»

Вскоре выяснилось, что Кул-Мамет успел предупредить Балынца о переходе Мохаммед-Амина на службу сеиду Юсуфу, ибо поступило послание от московского улубия. Взволнованный Балынец предлагал Бурашу принять меры против хана и пропустить в Астархан и Персию, как он обещал ранее, караван русских купцов. Бураш тут же показал письмо Мохаммед-Амину. Улугбек пришел в сильнейшую ярость, хотя редко терял самообладание, и заявил ему: «Ты совершенно унизился перед урусами из страха перед сеидом, и жалкий неверный улубий, которому я не доверил бы в своем иле даже аула, стал принимать Булгар за свою волость. Но я положу этому конец!» t

254

В то время как раз прибыл русский караван с московским послом Ибаном. Неверные, не вылезая из судов, потребовали беспрепятственного пропуска их в Астархан и Персию. В ответ хан велел Сюнгилю загородить Кара-Идель и схватить Ибана…

Посол стал звать своих на помощь, и 13 тысяч русских воинов, притворявшихся купцами, высадились и напали на казаков. Казаки отступили в Ташаякский урам, но купцы вломились и в него. Внук Кураиша, сын Кадыша бек Агиш едва успел переправиться со связанным Ибаном и его людьми через Булак, как мнимые купцы овладели урамом. Это возмутило горожан, сбежавшихся на шум, и они в числе 15 тысяч ворвались в Ташаякский урам и осадили неверных в Урус Йорты. Когда в ответ на предложение о сдаче злоумышленники ответили отказом, толпа пришла в .полноехнеистов-ство и подожгла дом. Подоспевший Агиш сумел спасти настоящих торговцев, но остальные неверные сгорели.

Разгневанный тем, что Ибан явился причиной возмущения, хан велел приковать посла и его людей вместо лошади к колесу водоподъемного устройства в «Су-Манара».

Потом сеид Юсуф велел Мохаммед-Амину наказать неверных за набег на Нукрат и дал ему внука Абалака, сына Мамли-Даули Тубу — улугбека иштякского, и 20 тысяч наемных ак-монгытов и ногайцев. Хан не хотел, но делать было нечего, и он отправился к Джун-Кале. Иштякцы и сэбэр-билемцы Тубы в дерзком и неудержимом приступе, приободряемые пушками Биктимера, овладели Ла-чык-Убой, а затем обеспечили взятие посадов Джун-Калы. Кытаи ровным счетом ничего не сделали для взятия этих городов, но потребовали свою долю добычи. Это привело хана в страшную ярость, и он заявил, что пусть татары сами берут цитадель Джун-Калы и все, что в ней находится. Наши цитадель брать не стали, ибо в ней не было ничего, кроме испражнений ее защитников, кы-таи же остервенело полезли на высокие стены кермана. Однако брать города татары не умели, поэтому урусы быстро отбили их. При этом убили их бия. После этого 3 тысячи старых или черных ногайцев, которых называли также булгарскими баджанаками, перешли на службу хану, а кытаи, разъяренные неудачей, бросились на наших. В конце концов Биктимер отбил их несколькими выстрелами из своих пушек, но несколько людей Тубы были в этой свалке убиты кытаями. Ненавидящий татар улугбек не захотел оставлять это безнаказанным. Он пошел вслед за ак~монгытами, решившими вернуться в степь, и, когда те сделали привал, напал на спящих татар и перерезал их всех до единого…

На  следующий  год  уже  московские  улубий  направили  100-тысячное войско на Казань с намерением завоевать Державу и

255

истребить ее народ. Улубий Иджим-Тюряй подплыл к Казани с 30 тысячами воинов и высадил треть их во главе с Шейни-беком…

Он должен был дожидаться главной русской рати беков Курбата и Балышкая, но решил захватить Казань сам, дабы не делить честь победы с воеводами. Урак стал биться в Биш-Балте с пехотинцами Шейни-бека, а потом, будто бы в испуге, поскакал к городу, замани­вая неверных в засаду. Русские бросились за ним, но когда вышли на Козий луг перед крепостью, в спину им ударил из засады в Ягод­ном лесу сын Аули бек Утяш. Вместе с остановившимся перед Ка­зан-су Ураком и подоспевшим из крепости Агишем и сыном Кул-Мамета Шехид-Уланом он легко растоптал 10 тысяч пехотинцев, и Шейни-бек оказался в зиндане хана. Иджим-Тюряй в испуге отплыл от города к Бурату и стал дожидаться там прихода русской конни­цы…

Еще раньше Мохаммед-Амин узнал о готовящемся нападении на Казань и попросил у Юсуфа помощи. К сеиду опять ездила Саулия. Она славилась изумительным красноречием и сумела убедить брата помочь мужу. Словно новая Алтынчач вернулась Саулия в Казань вместе с 8 тысячами чаллынцев, ярчаллынцев и агидельцев внука Тимер-Беркета, сына Мустафы Альмата. У Мохаммед-Амина было 12 тысяч, но 5 тысяч из них были служилыми татарами — из Нога­ев, Крыма и Азова, негодными для сражения с хорошей конницей. Одновременно, опасаясь прорыва кытаев за Идель на соединение с русскими, сеид Юсуф послал 3 тысячи симбирцев на взятие Сарай-чыка — через Астархан. Возглавил их сын симбирского улугбека Алиша бек Мал-Нарык. Чтобы отвлечь ак-монгытов, сеид велел башкортскому улугбеку Саид-Ахмеду отомстить кытаям за их прошлогодний набег, что тот и сделал. Все же белые ногайцы, чув­ствуя недоброе, отправили 5 тысяч кыпчаков — во главе с бием Мусой — на Сарычин, который называли также и Кызылтау. Но Муса перешел на сторону Булгарской Державы. Он еще в 1502 году вместе с Мал-Нарыком, нашим флотом и крымским ханом овладел Астарханом, после чего эта орда была объявлена девятым илем Булгара. Булгарским улугбеком Астархана был тогда назначен хан Касим…

Хотя у улугбека было предписание не трогать хана Касима и выйти из города по прошествии угрозы со стороны неверных, ста­рый плут бежал с 500 своих джур из опасения быть наказанным за свои связи с новыми ногайцами. Тогда Мал-Нарык поставил во гла­ве Астархана молодого хана Кучак-Улана. Аталыком Кучак-Улана стал Муса, а сеидом стал Шейх-Ахмед — из потомков Махмуда ибн Гали Булгари…

Присланных черемшанских казаков возглавлял внук Мумина,

256

сын Мусафира Гали-Гази — 60-летний лаишевский тархан, с самого начала служивший Саин-Юсуфу и возглавлявший все набеги.сеидо-вых войск на Казань. На этот раз сеид поручил Гали-Гази возглавить все булгарское войско. Тархан заявил хану при встрече, что явился для отмндения урусам за гибель трети алая его предка Мамая в битве у города Хэлэк. Но ввиду того, что почтенный сардар почувствовал себя после стремительного перехода к Казани неважно, то общее руководство войсками взял на себя Мохаммед-Амин, а черемшанцев возглавил ярчаллынский инал Фазыл или Васыл. Инал был потомком Асыла по линии его сына Алая. У Алая был сын Гали-Джура, у Гали-Джуры — Еникей, который пленил Анбала, у Ени-кея — Курчак, у Курчака — Габдель-Халик, который был уже отцом Васыла. Все они были иналами Яр Чаллов и охраняли территорию от Джукетау до Ика и от Агидели до Черемшана.

Но и инал, хотя и не произносил красивых фраз, не разочаровал хана…

Понимая, что выдержать без симбирцев столкновение с прекрасной конницей русских вряд ли удастся, Мохаммед-Амин велел устроить неверным западню на Арском поле в виде джиенного увеселения. Он не пожалел для этого ни шатров, ни тряпья, ни телег с огромными кувшинами вина, которые были размещены на Арча кыры. По замыслу хана, наши должны были заманить врага в лагерь, где он скорее всего кинется на грабеж и внезапно попадет под одновременный удар казанского алая и спрятанного в Арском лесу отряда. В лесную засаду за Арским полем согласился пойти со своими черемшанцами Васыл, а в городе изготовились Урак, и Утяш. На охрану лагеря хан выделил 2 тысячи кукджакских и батликских аров-чирмышей, а также 5 тысяч служилых кыпчаков во главе с Агишем, причем велел Агишу в случае нападения неверных обещать его людям все имущество лагеря за победу над русскими. Судья наемных тюрков Булат Ширин, которого Мохаммед-Амин не любил, должен был со своими охранять дорогу из Биш-Балты на Ар-ское поле. Опасаясь худшего, этот бек отправился в мечеть Мир-Гали и после молитвы пообещал там назвать сына Мир-Гали и выделить мечети половину своего состояния в случае благополучного исхода дела. Так поступали и многие другие казанчии…

О подлинной цели устроения джиенного майдана знали только хан, Васыл, Утяш, Урак и Агиш, поэтому Бураш обеспокоенно заметил хану о неразумности празднования джиена под угрозой русского нападения. На это Мохаммед-Амин коротко заметил сеиду: «Джиен дороже победы».

Когда все было готово, подошла 70-тысячная русская конница и соединилась с Иджим-Тюряем. Улубий послал к городу 85 тысяч

257

конных и пеших, а сам остался с 5 тысячами пехотинцев на корабле. Булат-Ширин выехал навстречу неверным со своей тысячей, но после нескольких сабельных ударов в страхе бросился на Арское поле. Огромная толпа врагов во главе с Курбатом и Балышкаем ворвалась вслед за ним в лагерь и учинила там жестокое побоище. Полегли все арские чирмыши и 4 тысячи черных ногайцев и татар, у Булата была убита половина людей. Агиш и Булат с остатками отряда укрылись в городе, и русские стали хозяевами лагеря. Как и предполагал хан, неверные тут же стали грабить и упиваться, и лишь немногих из них Балышкай смог увлечь на штурм Арской стены. Биктимер ударил по ним почти из всех пушек крепости и положил неприятелей вровень с первым этажом башни. Наконец хан, видя ослабление натиска штурмующих и уход многих из них на гра-^еж лагеРя> поднял над Арской башней зеленое, с серебряным полу-месяцем на древке, знамя Ашрафидов. По этому сигналу Васыл и Урак с Утяшем одновременно атаковали лагерь с двух сторон. Пьяных врагов обуял страх и они с ужасными воплями бросились бежать в разные стороны, не разбирая дороги.  Тогда над башней Ельбеген было поднято красное, с распущенными под шаром древка лентами знамя Казанского иля, и по этому знаку из Царского леса на Козье поле выехал внук Арслана, сын Уразмета Садир с 3 тысячами алатских казанчиев и мурз. В то время, как Васыл, Урак и Утяш разбили неверных на Арском поле, Садир топтал тех врагов, которым удалось переправиться на правый берег Казан-су…

На Арском поле и при преследовании было убито 50 тысяч балынцев, еще 10 тысяч русских утонули в Кабан-кюле, Казан-су, Кара-Идели и Булаке, а 20 тысяч были взяты в плен во время битвы…

Бек Курбат был разрублен Утяшем на две части в лагере, а под Балышкаем ядром убило лошадь, и его растоптали свои же подле Корымских ворот. Три тысячи русских укрепились в Ташаякском ураме, наспех соорудив ограду из возов и бревен разобранных домов. Только 2 тысячам неверных удалось добраться до судов Ид-жим-Тюряя и спастись. Улубий, не веря их рассказу о гибели всего войска, ждал своих воинов три дня, но, не дождавшись никого, в ужасе отплыл в Балын с 7 тысячами уцелевших. Наши потеряли в этом деле 14 тысяч человек — из них 4500 черемшанцев, 2 тысячи людей Садира, одну тысячу казаков Урака и Утяша и 6500 защитников лагеря. По причине больших потерь хан запретил штурм Таша-якского урама и велел Шейни-беку упросить бывших там русских сдаться. Тот отказался и был тут же казнен. Тогда велели сделать это Ибану.  Посол,  истомленный  кручением  колеса, с  радостью согласился  исполнить  поручение  в  обмен  на жизнь…  Русские, услышав из его уст обещание Мохаммед-Амина пощадить их, сдались…

258

Эту битву народ назвал «Косцовой», ибо произошла она в пору сенокоса, и враги в ней были скошены саблями бахадиров, словно трава…

В память о ней Мохаммед-Амин взял себе имя разбитого им улу-бия- Иджим. Когда о поражении Иджим-Тюряя и гибели всей московской конницы узнал его брат, то он в ярости схватил его и его любимца — татарина Джилки и подверг жестоким мучениям и истязаниям. Джилки не перенес этих пыток и умер…

Посол Ибан поведал Мохаммед-Амину о стремлении московских улубиев завоевать Державу и вырубить булгарский народ, и разгневанный этим хан решил покончить с балынскими правителями и разделить их владения вместе с Крымом и Артаном. Крымским ханам, объявившим себя наследниками кыпчакских ханов, Мохаммед-Амин задумал передать кыпчакскую часть Балына — Москву, Арта-ну —  Галидж,  а  все,  что  восточнее  Москвы,  как  незаконно захваченное  у  Булгара  неверными —  вернуть  нашей Державе. Саин-Юсуф разрешил хану действовать по его плану, и Мохаммед-Амин немедля послал послов в Крым и Артан. Поехали с предложе-  , ниями казанского улугбека Утяш и Шехид-Улан. А крымский хан сказал нашим послам: «Мой народ образовался от смешения булгар,  I тюркмен и кыпчаков, и поэтому я охотно помогу Булгарской Держа-  / ве — но только вместе с Артаном». Дело в том, что хан не доверял  * артанцам  и опасался их удара в спину, поэтому старался для собственной безопасности вовлечь их в это предприятие…

Артанский эмир согласился выступить через месяц, и не без гордости сообщил послам, что его украинские русы — потомки ульчийцев, сакланов и булгар, и что, кроме этого, на военной службе у него находятся сорок булгарских беков с 40 тысячами воинов… .

Утяш сосватал там за сеида одну артанскую бику по имени Mapджан и привез ее Саин-Юсуфу. Она на следующий год родила Аль-Мохаммеду сына Ядкара, называвшего себя также Кул-Ашрафом и получившего прозвище Артан…

Однако артанский эмир не сумел выступить в назначенное время из-за противодействия некоторых своих беков, подкупленных Москвой, а когда все же выступил — то у Державы появились затруднения в Астархане и на Джаике. Там саксинские булгары Кучак-Улана совершенно напрасно напали на Новый Астархан, где укрывался Касим. Однако саксинские булгары, некогда бежавшие из Старого Астархана в поисках спасения от татар и получившие прозвище по названию местности — Кумух, попали в засаду и были разбиты. Ободренный удачей, Касим принял предложение ак-монгытских улубиев совместно напасть на Кучак-Улана и двинулся с кытаями на Астархан. Улугбек и Муса попытались отразить нападение, но были разбиты. В этом деле Муса был убит, а Кучак-Улан попал в плен. Мал-Нарыку пришлось бежать из Астархана вместе с сыном Мусы Нухом, прозванным Аталыком. Ьслед за этим Касим вместе с монгытами погромил кумыкских булгар и наших джурашцев…

259

Кытаи вновь обрели уверенность в себе и стали грозить Державе войной. Их движение к Чалап-Керману заставило отца спешно направить туда почти всех казанских казаков и мурз. В таких условиях сеид распорядился отложить поход на Москву при условии возобновления уплаты джирской дани и передачи Балыном исконно булгарских земель, некогда незаконно захваченных балынцами при помощи Кыпчака. Неверный улубий немедленно согласился заключить с Булгаром вечный мир, начать выплату дани и вернуть булгарские земли от Сура-су и Батлика до Джу«-Калы. А эти земли и местных булгар прочие булгары называют «моджар» или «мишар», ибо вначале здесь жила часть моджар, отколовшаяся от ширских моджар после хазарского набега. Впрочем, возвращать их, в действительности, не было нужды, ибо хан овладел ими во время похода на Джун-Калу…

Когда мир с Балыном был заключен, то довольный кан взял себе прозвище «Балын худжа» и велел Мохаммед-Амину отпустить на Русь посла Ибана и русских пленных, взятых в Ташаякском ураме. А насчет членов посольства и тех русских купцов, которые участвовали в нападений на Ташаякский урам, кан заметил: «Они хотели в Астархан и Персию — так продайте их туда». И были они проданы купцам из этих стран… Пленным же воинам Балына, которые оказались в его доле, Мохаммед-Амин разрешил в случае принятия ими ислама перейти в субашский разряд кара-муслимов, то есть новообращенных. Остальных же пленных, решивших остаться в своей вере, хан зачислил в кара-чирмыши…

А Всевышний даровал Мохаммед-Амину любовь к Булгарской земле, мудрость и удачливость на войне, благодаря чему была его мирская деятельность плодотворна и Держава наша долгое время наслаждалась миром и процветала. Даже Юсуф не мог не признать этого и присвоил Мохаммед-Амину, вслед за Ильхамом, титул братьев и детей сеидов — «эмир»…

Но когда мне исполнилось 13 лет, страшный недуг поразил отца. И была болезнь усугублена тем, что хан, против своей воли, отправил меня с посольством в Персию, где пробыл я 25 лет и где по памяти стал писать свою «Казанскую историю». Благодаря отцу и тетке, я ни в чем не нуждался там и пользовался особым расположени-

260

ем шаха и мудрейших из его окружения… Сююмбика помогла мне вернуться, и приехал я в свой родной Шахри Булгар под именем Бу-Юргана — с тысячью связок собранных мною книг и без единой монеты в поясе. Дочь Юсуфа, как Зулейха, согрела огнем своей любви мою остывшую на чужбине душу и покупкой всей моей библиотеки дала мне возможность жить безбедно и независимо. Она же добилась разрешения на выделение мне в Ханской части Казанского иля небольшого владения, где я с удовольствием отдыхал от мирских дел и дописывал свою историю… Наконец, Сююмбика вернула мне мою библиотеку в качестве дара, а я подарил ее казанскому дому наук «Мохаммед-Аламия», в которой некогда учился. Я сам передал свое собрание имам-хатыбу Шейх-Касиму со словами: «Я вверяю Вам тысячу моих жен и дочерей». А «женами» я назвал книги великих сказителей исламского мира, а «дочерьми» — свои собственные произведения. Шейх-Касим простил мне мою вольность, ибо при виде трудов великих

Его глаза расширились,

Его руки затряслись,

И все остальное в мире

Потеряло для него всякий смысл…

А я думаю сейчас, что высылка моя произошла под давлением сеида Юсуфа, который опасался перехода власти отца в мои руки. Ведь^став казанским улугбеком, я мог бы претендовать на власть и над всей страной, ибо являлся Ашрафидом по линии матери. Меня, в силу моего высокого происхождения, всю жизнь подозревали в стремлении к власти, хотя был я совершенно равнодушен к ней, подобно Юргану. Утрата возможности приобрести власть нисколько не огорчила меня, но я был оскорблен тем, что это произошло не по моей воле. От досады я дал тогда обет безбрачия — и напрасно еще бс чее огорчил отца. Ведь когда он сообщал мне о необходимости отъезда в Персию, то я видел, что ему очень тяжело и он глубоко переживает собственное и мое унижение. Бедный мой отец! Ему пришлось умереть, не видя меня — своего сына. Бедная моя мать! Не выдержав жестокой разлуки со мной, она угасла вскоре nocJie отца…

Отец еще в 1482 году совершил хадж и всю жизнь после этого ставил звание хаджи выше всех мирских титулов. Я же совершил свой хадж во время пребывания в Персии и повсюду встречал людей, с уважением говоривших об отце и о нашей Булгарской Державе. И это сильно утешало меня на чужбине…

Отец хотел вернуться из хаджа через Хорезм, но персидский

261

шах не позволил ему этого, ибо опасался ухода с ним тюркменских племен. Как я потом выяснил, опасение это заронило послание Габ-дель-Мумина к ним, в котором он приглашал их переселиться на свою родину — в булгарскую провинцию Астархан и перейти на службу Булгару… Румский султан предлагал отцу возглавить Крым, ханы которого после провозглашения Улуг-Булгарского хан-лыка в 1437 году спешно переименовали Багча Болгар в Багча Сарай. Отец, однако, отказался, почему в Крыму встретил самый теплый прием и получил крымскую помощь в деле занятия поста казанского улугбека…

Перед смертью отец передал половину своего состояния братству «Эль-Хум», и я, по возвращении, поступил также и был избран братьями их сардаром…

Дядя не пережил отца, хотя был моложе его. Он вынужденно находился на службе Москве, ибо улубий не отпускал его. Узнав, что Мохаммед-Амин хочет утвердить брата после себя казанским улугбеком, зловредный Балынец отравил его. Отец так был потрясен этим, что здоровье его после этого стало ухудшаться еще быстрее и очень скоро он расстался с бренным миром…

Вместо отца Саин-Юсуф решил поставить кыпчакского хана Шах-Гали, служившего Москве в Хан-Кермане, надеясь с его помощью присоединить к Державе его владение. В 1519 году Шах-Гали прибыл в Казань и был увенчан сеидом драгоценной шапкой казанских улугбеков. С ним Юсуф пригласил в иль три тысячи кыпчак-ских беков Хан-Кермана, рассчитывая прельстить их службой себе и затем с их помощью овладеть Хан-Керманом…

Однако, наряду с подготовкой этого, сеид вновь занялся притеснением казанчиев. Презрев законы Ябык-Мохаммеда, даровавшего Казанскому и Арскому илям самостоятельность в своих внутренних делах, Саин-Юсуф стал самолично распоряжаться казанчиевскими владениями. Он повелел отобрать поместья у нескольких десятков казанчиев, а тех из них, которые оказывали сопротивление — бросать в зиндан и казнить. Так были убиты сын Якуша Кугуш, сын Уразмета Садир и некоторые другие. Их владения были сокращены или вообще отобраны и переданы чаллынским казакам. Исполнял волю сеида — причем, с необычайным рвением — Шах-Гали, чем заслужил величайшую ненависть казанчиев. Опасаясь, что вскоре очередь дойдет и до них, арские уланы решили вновь спрятаться под власть враждебного Чаллам Ашрафида. Бураш еще в 1508 году почил, и казанчии Арского и Казанского илей уговорили его сына Мансура возглавить их. В 1521 году эмир Мансур объявил себя ар-ским и казанским сеидом и казанчии повсеместно восстали против Шах-Гали. Перед этим сеид Юсуф, почувствовав угрозу мятежа,

262

попросил у московского улубия тысячу воинов — якобы для охраны русских рыбаков в булгарских владениях. На самом деле балын-ским рыбакам никто не угрожал, и сеид намеревался в случае восстания казанчиев против его власти вовлечь неверных в междоусобную войну на своей стороне. Затея эта удалась лишь отчасти.

Несколько раз урусы участвовали в поимке недовольных уланов…

Когда казанчиевское ополчение, возглавляемое сыном Садира Саидом и сыном Кугуша Уланом приблизилось к Казани, ему навстречу выступил сардар сеидовского алая Казани сын Мал-Бир-де Саид-Ахмед с 2 тысячами своих башкортцев и 3 тысячами хан-керманских кыпчаков. Но в самом начале битвы почтенный Саид-Ахмед был убит стрелой и башкортцы бежали с поля боя. Казанчии растоптали хан-керманских татар и, при помощи тазикбашцев, ворвались в Казань. Русские воины заперлись во дворе московского посла в балике Кара-Муслим и попытались отбиться, но бек Сайд заставил старика Биктимера подтащить к нему пушку и ее ядрами разбил ограду. Балынцы попытались спастись бегством, но были все до единого перебиты. Казанчии хотели отправить вслед за ними… и московского посла Иджим-Тюряя, но тут уж даже Мансур вмешался и не допустил напрасного убийства. Эчке-казанский сеид не тронул Шах-Гали и отпустил его вместе с Иджим-Тюряем в Москву. Этим эмир хотел показать себя почитателем булгарского обычая не проливать крови послов и предотвратить выступление Москвы на стороне сеида. Однако балынский улубий пришел в ярость из-за гибели своего отряда. Обвинив в этом Иджим-Тюряя, он подверг его страшным мучениям, от которых тот умер. Но когда Мансур прислал ему 300 прекрасных тюркменских коней в полном убранстве с извинениями за убийство русских воинов, жадный Балынец примирился с эмиром. Однако под давлением арских казанчиев, возглавляемых сыном Бахадира Джураш-Садиром, Мансур принужден был назначить казанским улугбеком крымского хана Сахиб-Га-Рая — врага Москвы, и Балынец вновь переметнулся на сторону чаллынского сеид-эмира. В том же году русское войско перешло границу и захватило Моджар, а Мансур, одновременно с этим, получил призыв крымского хана совместно сокрушить Москву, как предлагал еще Мохаммед-Амин… Сахиб-Гарай, ловкий в интригах, но совершенно беспомощный на войне, в том же 1521 году совершил набег на Сэбэр~Калу и хотел отсюда вернуться в Казань. Видя робость улугбека, Сайд и Улан сами и с большим воодушевлением повели 6-тысячную казанчиевскую конницу и 4-тысячный казанский отряд к победе. К ним примкнули также и 2 тысячи симбирских всадников. Гарнизоны русских крепостей в ужасе покидали их при

263

первом же известии о приближении булгарского войска, поэтому Сайд и Улан без боя взяли Джуннэ-Калу, Булымер и все прочие урусские города на своем пути и у Москвы соединились с крымской конницей… Пожар в московских посадах помешал нашим с ходу взять московскую крепость, а когда огонь утих, поступило распоряжение Мансура немедленно вернуться в Казань. Оказывается, эчке-казанский сеид опасался удара Саин-Юсуфа… Так Держава не смогла воспользоваться плодами своей победы…

Тут уж Саин-Юсуф вспомнил обо мне и вознамерился поставить меня улугбеком Казани вместо, крымца. Получив известие об этом, я возликовал, ибо совершенно истомился в Азербайджане, где единственной моей обязанностью было присутствовать на шахских приемах в качестве «булгарского шахзадэ Шейх-Гали» для придания им большей важности. Но тетка моя, участвовавшая в свержении Шах-Гали, и, разумеется, Мансур были против моего возвращения в Булгар. Тетка прямо написала мне об этом, утверждая, что если я ее не послушаюсь, то буду убит в Казани, как любимец сеида. Вскоре я получил внезапно богатые дары от крымского хана, данные мне явно по ее совету, и понял, что ее в действительности беспокоило… Кроме   этого,   Мансур,   опасавшийся   моего   самовольного возвращения, послал шаху необходимые ему пушки вместе с сыном Биктимера Байгарой и попросил его взамен лишь не выпускать меня из Азербайджана. Шах был так доволен даром, что не только выполнил просьбу эмира, но и послал ему в ответ набор шахских одежд, доспехов, и оружия…

А отец как-то также помог персидскому правителю пушками, и тот в ответ прислал ему изумительной красоты шатер… Эту юрту тетка подарила Мансуру, который вначале не пользовался ею, а после получения новых персидских даров, довольно воскликнул: «Ну вот, теперь я, наконец, смогу входить в роскошный персидский ча~ тыр в роскошных персидских доспехах»…

Видя беспомощность Сахиб-Гарая на войне, Мансур счел за благо запретить ему набеги и решил замириться с московским улуби-ем. Напрасно Мал-Нарык предлагал решительным ударом вернуть Моджар — эмир запретил даже и думать об этом.

В 1523 году Балынец прислал в Казань своего посла с караваном купцов и со сладкими речами о желании Балына жить в мире с Казанским илем. Эти речи усыпили недалекого правителя и его бездарного казанского улугбека, а между тем были они лживы как и -все, что исходило из уст московских улубиев. Спустя несколько дней после прибытия русского посольства московское войско внезапным приступом овладело Сэбэр-Калой и захватило устье Сура-су. Говорят, сын Амира Хамид умер от расстройства, узнав об этом позоре…

264

Эти приготовления оказались не напрасными. Сын Урака Исмаилдан явился в Казань с 500 своих казаков и, собрав в городе большую толпу, потребовал от эмира ответных действий. Мансур не желал биться с русскими за последний клочок МоДжара, ибо опасался соединения Москвы с Чаллами и все еще надеялся договориться с Балынцем. Вместе с тем, гнева арских казанчиев он испугался еще больше и, спустившись к толпе с Богылтау, заявил: «Спрашивайте за это с улугбека — вина на нем!» Хан же изрядно перетрусивший и желавший направить ярость людей на других, крикнул им: «За это вероломство неверных пусть будут наказаны русские купцы и посол, доставившие ложную весть!» Толпа, ослепшая от ненависти, бросилась в слабо укрепленный Ташаякекий урам и напрасно убила бывших там триста русских купцов и посла. Видя, что хану удалось отвлечь внимание толпы и схватить его без нее не удастся, Исмаилдан покинул город.

Едва опасность миновала, Сахиб-Гарай объявил Казанский иль «самостоятельным Казанским Йортом» и затем признал свою зависимость от султана Рума… Саин-Юсуф пришел в полное неистовство…, но внутренние затруднения связывали ,его. Дело в том, что объявлением казанским улугбеком Шах-Гали он обидел че-ремшанских и агидельских казаков, желавших выдвижения меня — под влиянием пропаганды Урака, и те в ответ отказывались воевать с мятежным Мансуром — будто бы из желания соблюсти закон Талиба. Напрасно сеид слал послов к Амиру и внуку Тимер-Берке-та, сыну Мустафы Альмату — сардар и агидельский улугбек были непреклонны. Башкортский улугбек — сын Саид-Ахмеда Бегиш — отказывался от похода под предлогом ногайской угрозы, а сын Мам-ли — Даули Туба, бывший улугбеком Иштяка — под предлогом урусской угрозы Верхнему Чулману. Сын же Урака Исмаилдан был даже несколько доволен самоуправством Сахиб-Гарая из ненависти к возмущенному этим Мансуру, хотя, как и все Ел ауры, не желал никому отдавать ни пяди булгарской земли. Поэтому эмир также не решился действовать против мятежного хана силой…

Похожие публикации

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Кнопка «Наверх»
ru_RU